Ради общего блага, ради Гриндевальда, ради закона и порядка, ради справедливости и отмщения — мы вступаем в эту войну. Война становится нашим новым миром: заброшенным, разгневанным, тонущим в страхе и крике. Война не закончится, пока мы живы.

DIE BLENDUNG

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » DIE BLENDUNG » смерть в берлине » drone (in g# major)


drone (in g# major)

Сообщений 1 страница 7 из 7

1

https://i.imgur.com/3hc7zDV.jpg

DRONE (IN G# MAJOR)
10 октября 1992
frances leigh (roland) & irving hughes (elias)


Фрэнсис видит знакомую машину, припаркованную у подножья дома,
первая мысль — беги.
Фрэнсис Ли Хоукс, тебе не 15.

[AVA]https://i.imgur.com/sPdHp0p.jpg[/AVA]
[NIC]Frances Leigh[/NIC]
[SGN]и любил бы слушать музыку её заедая
ветчиной
[/SGN]

+6

2

[AVA]https://i.imgur.com/sPdHp0p.jpg[/AVA]
[NIC]Frances Leigh[/NIC]
[SGN]и любил бы слушать музыку её заедая
ветчиной
[/SGN]

http://i396.photobucket.com/albums/pp42/raskraska/stuff/th_100.gif
/

My family could write a
Handbook for Leaving
the way we pack up during summer solstice,
disconnect from people
and places like an abrupt
shutting off of electricity
.

http://i396.photobucket.com/albums/pp42/raskraska/stuff/th_100.gif
/

Если тянуть «Медфорд» на английский манер — Медфо-о-од — сложить губы в трубочку, улицы (длинные и остро заточенные оранжевые карандаши) — в школьный пенал, а руки — в приветственном жесте, выйдет белиберда.

Фрэнсис растерянно оглядывается по сторонам, выдыхая робкий, быстро тающий пар; медфордские осенние дни ничем не отличаются от мадисоновских — она всё так же не поспевает за бегом машин и мыслей. Куцые серые тучи, на фоне тёмного неба похожие на хмурую перхоть, мёрзнущие пальцы, непроизвольно стиснутые зубы — Фрэнсис возвращается домой, лихорадочно намечая планы следующих дней. Где-то на прошлой неделе в голове вновь поселился тревожный клубок мысленной шерсти, от которой виски имеют обыкновение зудеть; Хоукс честно отказывалась тянуть за торчащую ностальгическую нить, но какое-то дурацкое совпадение, сбившее с ног своей вторичностью, расшевелило ненасытную рефлексию. Фрэнсис вспоминает: когда-то раньше, давно, ещё в Мадисоне, не здесь, не сейчас, никогда — когда они с Ирвином строили планы решительно и щедро, отсыпая серебряные монеты лёгких слов и увлечений на годы вперёд, осени девяносто второго тоже досталось.
Осени девяносто второго — той, из прошлого отрезка — нет; купленный по акции «откажись от задуманного» билет достался Фрэнсис Ли со скидкой (на кассе вовсю мурлычет легкомысленная мелодия, сопровождающая издевательское «ПОЗДРАВЛЯЕМ. ВЫ СТАЛИ НАШИМ 1000000-ЫМ ПОСЕТИТЕЛЕМ»). Фрэнсис — умная девочка и ещё во время покупки прочла на обратной стороне чека мелкобуквенное примечание: «побочные эффекты: сомнения — у 89%, чувство вины — у 78%, чувство стыда — у 12%, перемалывающая мозги в труху рефлексия — у 43%». Денег у умной девочки Фрэнсис хватало, потому она проставила галочки у каждого из пунктов и получила честную сдачу (зеленоватая окислившаяся монета на дне протёршегося кошелька). Фрэнсис решила, что и этого недостаточно, потому на оставшуюся мелочь накупила жвачки — чтобы занять мысли на ближайшие месяцы.
Мама в детстве не говорила, что долго жевать жвачку нельзя? ОНА ЖЕ ПОТЕРЯЕТ ВКУС, ДУРОЧКА. А потом начнёт горчить.
А ещё в детстве следовало выучить такой фокус: если достать жвачку изо рта и забыть о ней на какое-то время, можно положить её обратно под язык и обнаружить, что сладость вернулась.
Так можно делать до бесконечности, Фрэнсис.
Ещё.
И ещё раз.
Так можно делать до тех пор, пока ты разучишься жевать! Восторг.

Фрэнсис растерянно оглядывается по сторонам, на повороте привычно поднимая ногу на сантиметр выше (небольшой выступ): возвращение в Медфорд должно было быть другим. Без заученных шероховатостей, отработанных схем, вылизанных движений и знакомого втягивания головы в плечи на одном и том же повороте (вечный уличный сквозняк) — всё это должно было остаться в Мадисоне, но переехало вслед за её малодушием в Медфорд.
Ну и хуй с ним.

Фрэнсис растерянно оглядывается по сторонам, видя припаркованную у дома машину. Это точно не Никлас — Фрэнсис знает наверняка — подходит ближе, расстояние всё ещё безопасное — Фрэнсис знает наверняка — и выдыхает робкий, быстро тающий пар, съеденный кашлем. Заученные шероховатости (и все царапины наверняка на месте), отработанные схемы маршрутов (за сколько ты добрался до Медфорда, Ирвин?), вылизанные знакомые движения (прошёл год, а не двадцать, к чему эта драматизация) — Фрэнсис Ли втягивает голову в плечи. Рефлекторно, выглаженно, губы поджаты, глаза прищурены — не иначе как ребёнок, пойманный с поличным. Всё это должно было остаться в Мадисоне.
Знаешь, Фрэнсис, я не тупой. Это было приветствие?

Нужно взять себя в руки.
Фрэнсис безжалостно пережёвывает губы, захватывая вместе с ветром кусочек пряди волос; привкус ржаво-химический: огрубелые чешуйки, щедро вымазанные бальзамом, она до крови раздирает всю эту неделю. Дрожащими (холодно) пальцами Фрэнсис отправляет прядь за ухо и сипло выплёвывает:
— Нет, — слова и зубы спотыкаются друг о друга, — нет, никогда не думала, что ты тупой.
Дыхание сбивается, Фрэнсис шумно заглатывает воздух вперемешку с драгоценными секундами и замолкает. Знаешь, Ирвин, это нечестно. У него наверняка были эти три с половиной часа дороги на обдумывание, неизвестное количество времени на поиск дома, многочисленные месяцы — воображенческая фора, внутренний прогон встречи, генеральная репетиция — у Фрэнсис, наверное, тоже всё это было. Кажется, на том грёбаном чеке между именем кассира и разделительным рядом звёздочек была какая-то пометка на экстренный случай, слова, которые нужно сказать. Удачные, красивые, звонкие. Те самые, на дне кошелька.
Выскользнули.
— Скажи, чего ты от меня хочешь, и, — Фрэнсис привычно цепляется за демонстративную грубость.
...и я отвечу на все твои вопросы? возможно
...и я сделаю то, о чём попросишь? нет
...и я объясню? что-нибудь
— и давай посидим в машине.
Хочешь жвачку?

+5

3

[AVA]http://s0.uploads.ru/Ub5eS.jpg[/AVA][NIC]irving hughes[/NIC]
Если долго идти к достижениям, в конце концов, забываешь зачем. Нога отталкивается от земли, ветер бьет в лицо. Закон притяжения Ньютона не роняет чаще природной неуклюжести. И ты вроде бы за себя спокоен, вроде бы удовлетворен: платишь налоги, гнёшь свою линию и знаешь, что будет завтра. Но вот один из вечеров застает тебя в спальне, где ты сидишь и размышляешь: да и была ли цель?
Были ли случаи?
Где тебя наебали?

Мысли ведут к проигрышу. Это по-прежнему раздражает. Мысли - да. У кого б спросить, Господи.
Осознание происходит не сразу, потребуется время - недели, месяцы, годы, пока не научишься принимать некоторые вещи, как данность. Например, никто не полюбит тебя просто так, и как бы ты не прыгал выше головы, ожидая награды, найдутся люди, которым не все равно, но среди них никогда нет тех лиц, ради которых ты так старался.
Чем раньше ты придешь к этим мыслям, тем быстрей попробуешь освоить другую вещь, о ней не рассказывают родители, такому не учат в школе - попробуй сделать что-нибудь для себя. Ради всего святого. Ныне и присно и во веки веков. Сделай что-нибудь, что тебе нравится. Не останавливайся.

Хьюз крутился у прилавка минут двадцать, прежде чем сонная продавщица выдвинулась к нему на помощь. На прямоугольнике бэйджика выгравировано имя - Пенни, Ирвин рассматривает её угловатое гладкое лицо, блёстки на веках, убранные в хвост волосы, худые ноги, прикидывает возраст и безошибочно обращается - Пенни Лэйн. Она закатывает глаза, выдыхает страшным шёпотом: "родители".
Вместе они принимаются за работу, переходят от витрины к витрине, кропотливо перебирают торты - из песочного и слоенного теста, с фруктовыми начинками, безе, орехами, сливочными надписями, шоколадными сердцами и фигурками, консервированными фруктами, глазированными курагой, черносливом, засахаренной клюквой. Так что под конец Ирвин думает, что будь это соревнование, он бы продул подчистую.
Коробку, перевязанную бечевкой, Ирвин несет торжественно и с английским достоинством, прикрывает зонтом от мелкого дождя и торопится домой. Запах кондитерской привязывается к одежде, напоминает о выпечке и сахаре, рождестве и детстве, и ему кажется, что это подозрительно похоже на счастье. Friday I'm in Love включается, как по щелчку.
"Аллергия на цитрусовые" - трогательный белый носок Фрэнсис Ли сполз с лодыжки, обнимает ботинок, в тусклом свете прихожей меняет цвет на желтый, и даже он выглядит укоряюще недовольным. В противовес интонациям. - "Извини".

Её кашемировый темный свитер пахнет листьями, сигаретами и едва уловимо духами. Тонкий запах растекается по салону машины, и Ирвин хмурится. Горькая складка у его рта вступает в полемику с её растерянностью.
Фрэнсис научила его молчать, когда не хочешь говорить. И не кричать во все горло, чтобы на тебя посмотрели. Он научил её не замыкаться в себе, когда приходит время с кем-то знакомиться. И чувствовать себя уверенней, день за днем. На скорость, на опережение, они пропускали занятия, читали наизусть классику к порнокинотеатре, не спали ни завтра, ни послезавтра, высмеивали оперу, полюбили оперу, записались на бальные танцы, выбирали друг другу одежду, грызли леденцы на концерте симфонической музыки, ходили с нарисованной на лбу свастикой, считали, кто больше протащит в статью нецензурных слов, после спора, в чем идея Mercy Seat, хлопали дверями, напоследок разобрав насмешливое "и захвати посуду".
Он знал о Фрэнсис то, что считал важным: какого цвета её нижнее бельё и под какую музыку она плачет, какие фильмы считает мерзкими и почему не любит еду с разными вкусовыми ощущениями, любимую с детства сказку и как меняется её лицо, когда она думает, что он не увидит.
Ирвин подарил ей ключи от своей квартиры и отдал всё, что у него было. Потому что ни её привычка отмалчиваться, ни отталкивать и притворяться не могли подготовить его к мысли, что настанет день, когда Фрэнсис Ли оставит его, как пройденный этап, как детские игрушки, первые пластинки. И он останется наблюдать, как обращается в пыль то, что имело для него значение. И от них, разъезжающих в разные стороны, не останется ничего.

("хотя бы музыка тебе по-прежнему нравится").
Вообразить её вскинутые брови, и как печаль наполняет тонкое, хрупкое тело - от поникших плеч, искусанных губ до мысков осуждающих ботинок. Задеть Фрэнсис не трудно. Если ты постараешься, Ирвин, постараешься в достаточной мере.
Да и что он мог ей сказать?
К 25 годам Джими Хендрикс расширил диапазон электрической гитары и навсегда изменил лицо рок-музыки. Дженис Джоплин выпустила три альбома и закрепила звание лучшей белой исполнительницей блюза, Джим Моррисон - культурным феноменом. Фрэнсис Ли работает в магазине пластинок, раздает нуждающимся музыку своего сердца, одалживает вещи, о которых знает и которые ценит (Ирвин чувствует себя мучительно).
Но он смотрит на неё и видит недели, месяцы молчания.
И он не хочет ворошить прошлое (Фрэнсис никогда не уезжала к родителям на праздники, Ирвину не к кому ездить. Билеты от матери лежали на тумбочке рядом со счетами за электричество под рекламными листовками. Однажды Фрэнсис спросила, что это, и они сходили в видеопрокат и сели смотреть фильм с попкорном и колой, где Рут Рэдмонд, гладила какого-то другого ребенка по волосам и называла сыном так, будто нет никого дороже).
Не хочет сделать ей больно
Но ничего другого не остается
Вопросы, которые он мог бы ей задать
почему ты оставила меня
почему ты здесь
почему

Вопросы, задать которые у Хьюза не повернется язык
когда ты заберешь свои вещи
когда ты вернешься
как ты можешь двигаться дальше, без меня

Если прислушаться, то можно услышать, как бьется сердце Фрэнсис Ли - ритмичный, отчетливый звук.

- Не работай на износ. Спи хотя бы по четыре часа. Пожалуйста, не забывай завтракать по утрам. Береги себя. - то, что Ирвин хочет от Фрэнсис. - И послушай запись, написал кое-что для тебя.
Чтобы она была в порядке и делала то, что хотела, как хотела, по настоящему. Когда Ирвин был рядом, он заботился об этом каждый божий день. Кто теперь присмотрит за тобой, Фрэнсис Ли?
Лимонный торт лежит между ними и одуряюще пахнет цедрой
или съесть
или выкинуть

+5

4

Они с Ли стоят у выщербленной бетонной стены: Ли надушенным платком в красно-белую клетку стирает воображаемые слёзы, Фрэнсис щурится от песочного ветра и оттягивает подол шерстяного платья. От мамы пахнет беконом и яблочным джемом - она проснулась ещё раньше, чем обычно, приготовив Харви в дорогу сэндвичи и внушительных размеров аптечку; он вернётся всего через четыре дня и привезёт годовой запас африна, мусинекса, кепакола, имодиума, панкреатина, тайленола - в целости и сохранности.
Ли продолжает натирать лицо платком, роняя куда-то вниз:
- Тем, кто остаётся, всегда тяжелее.
Фрэнсис пожимает плечами, сосредоточившись на мыслях об остывающем пироге, который ждёт их дома.

К 25 Фрэнсис так и не понимает смысла этой фразы: она всегда уезжает (из Медфорда, из Мадисона), практически не скучает (на признание существования «практически» ушло несколько месяцев внутренней работы), мгновенно переключается на новую обстановку и не так давно научилась не думать. Фрэнсис кажется: когда не смотришь на людей и города, они застывают - и Ирвин застыл, когда она уехала, и Медфорд, когда училась - стоит вернуться и увидеть, что ничего не изменилось. Всегда можно вернуться но нужно ли
Фрэнсис смотрит на Ирвина и пытается понять, есть ли что-нибудь новое, кроме обиды. Она оказалсь права? Или ошибалась? Или всё-таки права?

Харви машет рукой (место у окна прямо за водителем) и шевелит губами, пошарпанное солнце выглядывает из оконного стекла; Ли вслух перечисляет вещи, уложенные в его сумку (ничего не забыла); Фрэнсис завороженно разглядывает нежно-розовый лак на ногтях мамы - всё остальное в автобусном парке уже исследовано и рассмотрено. На следующую конференцию Харви обещал взять их с собой, а пока обязался звонить дважды в день - утром и вечером - с обязательным докладом. Ли собирает накрахмаленным платком крошечные слезинки, засевшие в уголках глаз.
- Уезжать намного проще, Фрэнсис.

Фрэнсис уезжает из Мадисона и думает: позвоню утром.
Вечером.
Следующим утром.
Спустя месяц она перестаёт себя обманывать: в следующее воскресенье, по утрам мы всегда были дома (ничего же не изменилось?). Спустя ещё несколько месяцев пишет парочке знакомых, делая вид, будто Ирвина вообще не существует (один раз пришлось начать письмо сначала - Фрэнсис не заметила, как упомянула его имя). Воскресенье всё не наступает, дома никого нет.
Фрэнсис уверена - всегда можно вернуться, будто ничего не произошло - ни неловкости, ни аллергии, ни запыленного бардачка, ни необходимости говорить об этом.
Что говорить, Фрэнсис?

Ирвин сидит слева от неё и молчит - очень хочется последовать его примеру - молчит требовательно и правомерно; Фрэнсис ощущает себя ребёнком, которого тычут в разграбленный пакет с конфетами: сначала объяснения, потом извинения. Никто не должен был обнаружить пропажу - никто и не обнаружил, наверное, кроме Ирвина, потому Фрэнсис отворачивается, скользя взглядом по салону и вместо его лица представляя выжженный сигаретой бумажный пепел. Ничего не изменилось, но вместо Хьюза отчего-то облизанная пламенем зажигалки брешь: Фрэнсис подставляет разные лица, но ни одно из них не подходит.
Есть что-то смешное в том, что она вообще не представляла, как могла бы пройти их встреча: ни воображаемых столкновений, ни великосветских пересечений спустя двадцать лет (плодотворных и приносящих славу). Смотрите-ка, да это же Ирвин Хьюз, дружище! Помнишь, как мы стащили ключи от гримёрки и шантажировали охранника записками? А как пытались собрать деньги на билет до (куда мы тогда собирались, напомни?) и хотели продать раритетные записи Райли? Чем мы только думали. Над чем работаешь сейчас? Рада была тебя увидеть, обязательно мне позвони!
Все эти обрывки мыслей злобно скребутся в её голове - пауза затягивается, затягивается,
Фрэнсис, ты что, хочешь стать тем, кто остаётся?

Фрэнсис уверена: начать говорить значит признать свою вину (ту самую, с которой неуспешно боролась весь этот год), достать из кармана чужие недоеденные конфеты, расписаться под заявлением о том, что её самостоятельная попытка побега не принесла ничего, кроме разочарований; Фрэнсис нужно признать и то, что разочарование переехало вместе с ней (может быть, проблема не в городе и не в людях). Медфорд должен был стать швом, а превратился в расползающуюся канву: разные клетки она заполняет синим и зелёным (Ирвин, 26 клеток + 1 штрафная за звонок, которого никогда не было), жёлтым (Юджин, 11 клеток на изгибе) и серым (музыкальный магазин, 5 клеток).
Фрэнсис не понимает, что чувствует Ирвин: он обижен? Зол? Устал? Заехал попрощаться, потому что переезжает в Европу? Скучает? (точно не скучает) Что она может с этим сделать?
Ирвин, расскажи, что ты здесь делаешь.

- Что-то случилось?
(первая попытка: Фрэнсис проглатывает окончания слов и всё ещё надеется отделаться малой кровью; она бы ушла или проигнорировала Ирвина, вернувшись в дом)
- Я хотела тебе позвонить,
(вторая попытка: Фрэнсис будто записывает речь и прокручивает пустую плёнку - слова мельтешат вхолостую, слова пустые и бряцают, как забытая на дне сумки мелочь)
- правда хотела,
(вторая с половиной попытка: слова набухают на кончике языка и с трудом вываливаются изо рта)
- но так и не позвонила.
(...)
- Мне очень,
(третья попытка, Фрэнсис, финал - слово жжётся и отдаёт железом)
- ...жаль?

Фрэнсис хочет отвлечь его от этого слова - может, ещё есть шанс сделать вид, будто ничего не было - и растерянно перебирает связку ключей: тихий звон заполняет щели в продырявленном молчании, но, наверное, это тоже неправильно,
она возвращает ключи в карман и тянется к Ирвину, только сейчас понимая, что чего-то боится.
Ты что, хочешь быть тем, кто остаётся, Фрэнсис?
Она осторожно берёт Ирвина за руку
(сама бы руку одёрнула)
словно обожжётся.
(или ушла)
[AVA]https://i.imgur.com/sPdHp0p.jpg[/AVA]
[NIC]Frances Leigh[/NIC]
[SGN]и любил бы слушать музыку её заедая
ветчиной
[/SGN]

+3

5

[AVA]http://s0.uploads.ru/Ub5eS.jpg[/AVA][NIC]irving hughes[/NIC]
Причина, по которой Ирвина вышвыривают из третьей школы, не солидней прочих (ваш ребенок неуправляем и не умеет держать себя в руках; глупости!). Из кабинета химии несет щелочью и гарью, вчерашние приятели дают показания (да, сэр, это был спор; нет, Хьюз затеял это самостоятельно). Кровь из разбитой губы капает на рубашку (черный кофр из-под камеры в его ладонях напоминает о космонавтах). Ирвин снимает. Несется по узким бесцветным коридорам, не разбирая дороги (жжет почтовые открытки за углом дома), порванная штанина развивается, как пиратский флаг, и снимает, снимает, снимает.
Люди из племени Взрослых считают, что Ирвин – ребенок, избалованный гувернанткой, прискорбно неблагополучный (благослови Господь, Рут, где бы она сегодня не засыпала). Настораживают его бледные щеки, запавшие глаза, сбитая с темпа речь (они считают, что это серьезно).
На сеансе в порнокинотеатре Ирвин размахивает руками, сыплет фамилиями - Коппола, Кубрик, Полански, Скорсезе, Феллини, Хичкок; смущенные зрители просят Ирвина заткнуться (снимай штаны, мальчик, ты здесь для этого!), и какая-то девчонка с заднего ряда перегибается через сиденье, чтобы ткнуться губами в скулу (Ирвин яростно оттирает с щеки блеск для губ; нет, такие друзья ему совсем не нравятся).
О новых друзьях Ирвин говорит много, долго и не всегда своевременно (их имена в алфавитном порядке: Альфред, Мартин, Роман, Стэнли, Федерико, Френсис). Его старых друзей (Гарри, Мэттью, Фред и Шон) настораживает, что их приятель больше не ходит на голове, не ворует сигареты из супермаркета, не поджигает мусорные баки и не вносит свою долю за выпивку. Через месяц Ирвин знакомит старых друзей с новыми (по комнате разносится смех), приносит плёночную камеру (super 8), торжественно объявляет — «мы снимаем кино!» (Шон вооружается ножницами, Гарри считает расходы, Мэттью с Шоном разыскивают локации, Ирвин сует нос везде и теребит учебник по механике).
Все проясняется: Ирвин влюблен и серьезно болен.

а потом они просыпаются по локоть в мазуте и минорных аккордах
записывать для фильма свою песню — это бесценно;

Запах крепких сигарет и жженного парафина оседает бессонницей под глазными мешками (явственней синяков, грубой тушью). Ирвин уверен, что его цена зависит от количества (упирается в качество). Но Фрэнсис Ли не собирается ни платить, ни брать бесплатно, и его цена отныне — меньше нуля.
и тогда он перебирает по щедрой памяти факты, закладывает пленку в катушку, проворачивает до щелчка
воспроизводит речь с оставленных фрэнсис ли записей
собирает из её сумки мелочь — щедрой горстью
бросает под ноги

Он говорит:

- В 1983 году во время концерта на стадионе Shea Stadium (Нью-Йорк) Стинг почувствует, что выступление на этой арене - «эверест группы» и крепко задумается о том, как ему жить с предчувствием потолка дальше. Будет засыпать с этой мыслью и просыпаться, тратя время на гастрольный тур в поддержку альбома «Synchronicity», споря до хрипа в просторных гримерках со Стюартом Коуплендом. Чем выше по карте пробирается группа, тем меньше в ней нуждается Стинг, и, в конце концов, «The Police» торжественно распадаются в марте 1984 года после финального концерта в Мельбурне.
(ему снится закрытый показ в кинотеатре, её темные волосы и как трескается кожа от холода. не помнит, чем плохое отличается от хорошего - такое все расфасованное, и каковы на вкус её пальцы, когда прикрывая друг другу лицо руками, спиной прижимаешься к раскаленным трубам - и это, кажется, долгий путь к утешению.
он говорит — сквозь сон:)

- В 1983 году (на этот раз ЛА) с переменным успехом проходит рок-фестиваль US (в списке участников также заявлены A Flock of Seagulls, The Stray Cats, Men at Work), один из самых провальных проектов того времени. The Clash неотвратимо пробираются через чащи MTVишного успеха к музыкальному дну: в конце концов, Мик Джонс собирается посвятить себя хип-хопу, а лидер группы Джо Страммер лелеет мечту вернуться к истокам (панк-рок, Sex Pistols), и это разбивает состав группы на разноцветные запчасти. Джонс получает пинок под зад, а Страммер поспешно формирует новый состав. В 1985 они увлеченно обмазывают говном дверь Берни Родса (The Clash отказывается признавать освежеванный альбом Cut the Crap продуктом своего творчества); Страммер собирает всех участников группы в баре Сохо, вручает каждому по тысяче фунтов и молча уходит.
(руки фрэнсис пахнут железом, это её ключи из кармана шипят на ирвина — хватит, хватит)
чьи бы конфеты не лежали в твоем пакете, ты забыла о них
и теперь они расплавились
фрэнсис ли, посмотри

- Осенью 1991 Фрэнсис Ли уезжает в Медфорд. Очертя голову. Не поставив никого в известность. Фрэнсис Ли не напишет заявление о увольнении, её квартплата не просрочена. Она уезжает, чтобы стать продавцом в магазине, хотя ей прекрасно известно, что в Медфорде нет ни одного стоящего музыканта, ни одного подходящего концерта, ни одного достойного звука.
(не имеет значения напишешь ли ты новую строчку, новую зарисовку, новую картинку,
если переживешь ещё один день)

- Осенью 1992 я приехал сказать тебе: эти ребята разошлись, потому что вконец друг друга достали. Когда кто-то один бросает команду, корабль идет ко дну. Фрэнсис Ли. Мне трудно смириться с мыслью, что ты меня бросила. Почему ты ничего не сказала? Что случилось - с тобой?

Среди футболок English Beat и Fear, концертов Тома Петти и Go-Go’s, плакатов Beach Boys, бесчисленных музыкальных автоматов, играющих по ночам «September Song», джазовых стандартов по версии RS «On The Sunny Side Of The Street», разговоров, что разница между Devo и Beach Boys не сильно ощутима — на платиновой пластинке крутится мир изломанных перекрестков и юных скептиков, чьи прозвища трудно произносимы -
(год назад Ирвин сказал бы, что их знают под именами - Фрэнсис и Ирвин)
но он не знает больше, чем плохое отличается от хорошего
и сколько это стоит
и какой саундтрек у этого фильма
- Френсис Ли. Почему меня для тебя больше не существует?

Отредактировано Elias Jürgen (2017-04-02 01:51:56)

+3

6

Из каждого ржавого пикапа Фрэнсис слышит проверенные миллионами американцев хиты - хуки, припевы и джазовые полумёртвые придатки, доставшиеся гордым авторам песен в награду от былого великолепия - истерзанные мелодии, агонизирующие в ухе и залипающие в голове. Пока Оливерос постулирует случайность, математически выверенные песни перепрыгивают из чарта в чарт - из пикапа в пикап - потеют в барах, расходятся тиражами в провинциальных музыкальных магазинах, сопровождают все важные моменты неприхотливой мелкой жизни; Фрэнсис противно, но именно эта брезгливость и представляет интерес, который за последний год в Мэдфорде изучен вдоль и поперёк.
Люди тут слушают Boyz II Men и переключают на Ванессу Уильямс, чтобы потом надраться под Red Hot Chili Peppers и заснуть под Селин Дион, стыдливо срывая с кончика носа сентиментальную соль. Полтора года назад Фрэнсис бы подняла на смех каждого, кто сказал бы, что это можно выносить дольше незапланированного вечера.
Под носом больше не маячат перспективы и отрезанная по пунктиру тревожащих лиц свобода,
под носом сейчас - соль с пылью.

Фрэнсис Ли - отважный маленький исследователь, научная область - пределы допустимого (одёргивает руку); сейчас одной она проверяет на крепкость пальцы и дверную ручку (ногти начинают ныть), другой удачно (хочется в это верить) заслоняет от посторонних эту бесстрашную инициативу (Ирвин наверняка заметил, зачем это, к чему это). Фрэнсис Ли думает: боже, то, что я не развернулась и не ушла, стоит очень многого, бесконечно многого, то, что я здесь сижу и не выплюнула тебе в лицо чем-нибудь мерзким, чтобы ты наконец-то понял, что значит «отрезать всех по пунктиру», не стоит ничего из того, что ты делал все эти годы,
можешь ли ты оценить этот подарок, взять кредит с высоким процентом?
можешь? хочешь?

Голова пухнет от слов, фраз, цифр, имён, событий: всё идёт в ход, баланс Ирвина беспощадно высчитывается, каждый промах извлекается из-под стекла, исследуется по отдельности,
ничто хорошее не забыто,
все услышанные песни проигрываются одновременно, все лица сжимаются в одно, растянутая рыболовная сеть тащится по дну, такую Фрэнсис подтащить к поверхности не сможет, только тянет и тянет за собой всё время, складывая и умножая, пока факс не вытошнит годовым финансовым отчётом. Факс тошнит им каждый день, каждое сраное утро, и из раза в раз последние строчки складываются в «Ирвин не заслужил»,
а Фрэнсис злится и отправляет его обратно в бухгалтерский отдел, потому что за столом их кабинета сидит тупой Грегор, который нихуя, абсолютно нихуя не смыслит в таких тонких сферах, ни в чём Фрэнсис не виновата, просто перестаньте уже высылать свои ошибочные прогнозы и пожизненные приговоры,
каждый вечер Фрэнсис Ли оправдывает себя по всем статьям, расцарапывает до крови любые обвинения
(истец - Фрэнсис Ли Хоукс, какая пошлость)
но ни один блядский отчёт не говорит правды: ни в чём она не виновата.

РАЗ ПОШЛА КО ДНУ, ЗНАЧИТ, ГОВНО БЫЛА КОМАНДА
И КОРАБЛЬ ТВОЙ ГОВНО

Ирвин или издевается, или пришёл для того, чтобы изучить каждый из этих отчётов под лупой и пересказать ей, будто она не помнит их наизусть; Фрэнсис думает об этом и поглаживает озлобленного зверька, свернувшегося в груди. Зверёк говорит: отгрызи ему нос! выцарапай глаза! прокуси губу! и беги беги беги беги я так голоден боже всё на свете отдал бы чтобы ещё хоть одну ночь ни в чём не сознаваться я бы и тебя отдал фрэнсис но тогда придётся сдаться вместе с тобой я не готов сдаться;
Фрэнсис боится начать говорить и мех у зверька такой мягкий слушать тоже боится, и слышать ничего не хочет,
вот тебе гора папок, тут все мои тревоги насчёт тебя за последний год, забери и проваливай,
и зверя своего забери.

— А что ты хочешь услышать? Что ты особенный? Что я со всеми обошлась паршиво, но с тобой так плохо, что это уже ни в какие ворота? И зачем ты приехал?
(зверёк урчит, подныривая под руку, вгрызается в пальцы и довольно жрёт — молодец, Фрэнсис, продолжай, всё правильно)
— Чтобы сказать о том, какой это никчёмный город? Или ещё раз напомнить о том, какая я дерьмовая и что нихуя не выйдет?
(зверёк крошечными когтями рвёт рукав, забираясь ей на плечо и шепча на ухо: как мерзко, как подло, ты же сказала, как тебе жаль)
— Упиваешься этим, Ирвин? Всё недостаточно, да?
(Фрэнсис захлёбывается, умолкает на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, кусает губы, чтобы не выпало какое-нибудь неправильное слово, и все звуки обращаются в красный — губа прокушена)
— Как будто я не понимаю, что вопрос не о том, почему, и что вообще никакого вопроса нет? Ну конечно же ты не виноват, Ирвин, — Фрэнсис улыбается с торжественностью главы университетского братства, благословляющего подопечных на любую гадость во имя сообщества,
(посмотри, какая я молодец, и что же ты наделал)
— Спрашивай, что хочешь, но спрашивай честно. А потом уходи.

Прокушенная губа на вкус как домашнее вино, которое как-то раз притащил Мартин; они приехали на пустую парковку к северу от Мадисона, чтобы послушать, как ветер ударяется о кучу жестяных гаражей в километре от них, разворачивается, скрипит и свистит. В городе такие звуки раздаются только ночью и обычно сливаются с ночным шумом, но сейчас — в изоляции и с выкрученной на максимум громкостью — чище, чем звучание второго альбома The Jesus and Mary Chain, в котором они просрали весь свой нойз.
Вино красило губы, август — небо (на излёте лета оно металлизируется, будто бы ожесточаясь и приглушая все синие цвета);

и в ушах Фрэнсис перекатывается такая же жестяная коробка, продуваемая всеми ветрами: скрипит громче, чем мысли, грохочет по нарастающей,
руки заходятся в лихорадке, будто подхваченные судорогой от выливающейся из краёв злобы,
Фрэнсис хочет ударить Ирвина (зверёк умеет просить), но отважный исследователь в этот момент отворачивается, и приходится ударить себя по колену,
оно гудит, как жестяная коробка.
[AVA]https://i.imgur.com/HCGhayD.jpg[/AVA][NIC]Frances Leigh[/NIC][STA]i'm a million different people[/STA][SGN]no change, I can't change, I can't change, I can't change
but I'm here in my mold;[/SGN]
(фрэнсис взглядом грызёт что угодно, что находится как можно дальше от ирвина)

+3

7

[NIC]Irving Hughes[/NIC][AVA]http://se.uploads.ru/o7MiW.jpg[/AVA]

есть совершенно дикие племена
у них конопля вместо семечек
вечером ласточки

Когда музыка стала повседневным способом заработать, магия рассеялась между рейвами и радиостанциями, оседала разноцветным сгустком на дне бокала в клубе на Уайт-стрит. Слоганы, рекламные листовки, сплетни - переливалась с транспарантов, красовались на стенах музея современного искусства, переходили из уст в уста. Под давлением коммерческой музыкальной индустрии лучшие диджеи крутили винил под заброшенным мостом, среди хроники происшествий - протестные демонстрации, закрытие клубов, имена, уходящие в сводку истории под спидом, с чернеющим от передозировки языком.  Дни, когда экстази гоняли по кругу, можно пройтись вдоль улицы с закрытыми глазами, перетекать с одной вечеринки на другую, достаточно быть молодым, раскованным и иметь в рукаве оксфордовской рубашки знакомого из тусовки.
Ещё слишком рано для техно-мяса.
Он переступает через запах засохшего пива и окурков в La Cigale. Задается вопросом, под что толпа придёт расслабляться сегодня. Косяк пошел по рукам, изо рта в рот, Ирвин отвлеченно думает, что Фрэнсис пришла бы в ужас от вкуса чужой слюны, тут же одергивает себя: здесь есть всё, что он когда-либо хотел - танцы, наркотики, удовольствие.
Ирвин Хьюз чувствует себя частью движения, с которым стоит считаться.
Гэвин говорит, перекрикивая бит: А, Фрэнсис сказала, новый альбом - говно.
Стэфи: Ну, Фрэнсис, помнишь? Я думала, вы ещё живете вместе, нет?
Донна, Роби: Фрэн, нет, ничего не передавала. Вы поссорились что ли? По телефону она кажется в порядке, но я тогда на таблетках была, сам понимаешь.
Ирвин кивает - не осталось вещей, которых он не мог понять, в его-то возрасте, в его-то продвинутом мультимедийном поколении (всегда есть кабельное, есть mtv).
Фразы разлетаются купонами. Один из них от Фрэнсис Ли - на одно дружеское объятие, на одну поездку из страны платиновых хитов в страну какого черта, Фрэнсис без права вернуться обратно. И вот он сидит на скалистых горах среди склееных на века из говна и металла букв HOLLYWOOD, где сияют инициалы, вырезанные перочинным ножиком. Песок сыпался вниз, пачкал ботинки, и они стояли ещё год, и ещё год на полке с забытыми вещами. Суть вещей от этого не изменилась - ни на йоту.
Ирвин - забытый коктейль в субботу, черепаховый гребень, соль после пожара.
Когда он смотрит на её презрительно сжатый рот, на осуждающе вскинутые тонкие брови, вслушивается в приговор на давно ноющую тему; все жесты знакомы, все слова взвешены, выводы подведены к итогу.
Бесценное время Фрэнсис Ли, весомость её слов, как безвоздушное канатное пространство.

Фрэнсис спрашивает так, будто вопрос что-то изменит.
Ирвин играл в эту игру с Рут так давно и так долго, что рассчитывал на одно призовое место (как минимум), где солнце светит ярче, алкоголь подают покрепче, музыка погромче, а когда кто-то берет у него интервью, он входит в кадр и улыбается, и этого достаточно, чтобы выйти в тираж. Он мог бы выступать на площади, мог бы собирать стадионы, мог бы развести руками — посмотри, что ты сделала с нами. Но вместо этого Хьюз приехал раз и ещё раз и приехал бы разом, как отправляют по почте посылки мертвому адресату.
Это так похоже на тот год, когда она обходила его стороной, а он стоял в проходе, нёс музыкальную труху столетий в раскрытых ладонях — с легким чувством превосходства, с затаенным куском лимонного пирога из ожиданий - посмотри, посмотри, ну же, посмотри.
В тот год Ирвина пригласили покрутить пластинки в школьном классе. Кто-то вынес парты и стулья, кто-то кинул в Хьюза шоколадным батончиком, он не обратил внимания. В тусклом помещении без света, освещенным неоновым отсветом рекламы супермаркета, самые крутые тусовки проходили на заброшенных заводах, но это было не важно - ни тогда, ни сейчас. Он поднял взгляд и улыбнулся Фрэнсис. Не было ничего во всем мире, что он не отдал бы за ответную улыбку.
мир, где музыка - оружие против повседневности -
на языке, понятный только им двоим -
откровение вылилось в метровое пространство между её туфлями и диджейским пультом.
Среди возбужденных подростков и полицейских сигналов, он вспоминал, как она смеётся, велосипедные спицы крутятся под её сандалями, дорога вьется, улицы рассыпаются — многоголосьем (портрет Диккенса переворачивался, звенели в столовой тарелки). Когда он смотрел на неё — Фрэнсис была весь его мир, и поверить, что дальше может быть что-то ещё в его жизни казалось невозможным сном, от которого просыпаются в поту в пустой квартире с брошенным чемоданом и ключами под вазой.
Облизывая сухой рот (гигиеническая помада — это так по женски, ирвин!), он чувствует себя чужим призраком, прошлым, что неминуемо идет по пятам, призывает к ответу. Огни из новой квартиры Фрэнсис очерчивают чужой силуэт, напоминая, что её кто-то ждет.
— Я приехал не нападать. Я приехал спросить, как ты смогла - без меня? Потому что, кажется, я не могу с этим справиться. Не могу справиться с твоим отсутствием.

+1


Вы здесь » DIE BLENDUNG » смерть в берлине » drone (in g# major)


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно