[AVA]https://i.imgur.com/CSrpr4i.jpg[/AVA]
[NIC]Sybil Ashton[/NIC]
[SGN]The birdless place
the Greeks named it.[/SGN]
VERTIGO | Sibyl & Saul; (ХИМЕРА, 23 ДЕКАБРЯ 2014) |
Roland as Sybil & Martha as Saul
Like Persephone through a crevice.
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться12016-12-05 14:18:03
- flesh & steel
- Анкета: Роланд Гиллеспи, 43
resistance, pb - ЛЗ: америка; глава группы расследований
- Уважение: +792
Поделиться22016-12-05 14:20:04
- flesh & steel
- Анкета: Роланд Гиллеспи, 43
resistance, pb - ЛЗ: америка; глава группы расследований
- Уважение: +792
He lies there on a white sheet of paper and squirms like a dark cocoon,
thinks he is going to transform.
The letter, when it begins to lose color in a book never opened,
becomes a macula in thought.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - Эштон кривит уголком рта, открывая перед Солом дверь, оборачивается, чтобы лишний раз взглянуть на зеркало в коридоре — рама грузная и вычурная, отражение статное и немного искажённое — отмечает прядь, выбившуюся из общей композиции. Машинальным движением поправляет волосы и притрагивается к губам — отпечатка помады, конечно же, на указательном пальце не остаётся.
— Тере, кажется, нет дома, — проговаривает Сибил, подняв голову. — Но то и к лучшему, утром он вернулся мертвецки пьяным.
Эштон кривит уголком рта, обнажая брезгливое неодобрение: Тере в последнее время слишком часто позволяет себе лишнего, будто бы вернувшись в студенческие годы. На прошлой неделе он забыл обо всяких разумных предостережениях, приведя посреди ночи очередную девицу; вонь её духов и излишняя экспрессивность стонов привели Сибил в любезно сдерживаемое бешенство. Недосып вреден для кожи, а «Пачули, Тере! Пачули! Ты замахнулся на новый уровень безвкусицы» оставили без аппетита на добрые сутки.
Сибил стряхивает скучающую пелену несколько нервным (оттого не менее выверенным) движением — серебряная востроглазая брошь издаёт приглушённый щелчок, пашминовый шарф легковесно растекается по плечам — его Эштон сворачивает и укладывает на стеклянный столик. На его поверхности — неопровержимые улики вчерашнего кутежа брата; Сибил задумчиво ковыряет засохший винный кругляшок бежевым ногтем и, тихо вздыхая, перекладывает шарф. Пальто отправляется на изумрудные бархатные плечики, другая пара со стерильной улыбкой вверяется Солу.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - -
I linger,
I owe — what?
— Я бы устроила вам экскурсию, но сейчас это больше напоминает притон, — Сибил раздосадованно прикусывает язык, — Визит домработницы пришлось отменить, — поспешно добавляет спустя секунду. — Надеюсь, вас это не сильно смутит. Обходные тропы посреди безумия уж точно найдутся.
Отвернувшись, Эштон примечает сдвинутый комод, покосившийся этюд Купки1, бережной обнятый уцелевшей рамкой (ноябрь, Sotheby's, £5000 — удивительно низко оценённый публикой, то ли дело Pour Accent Noir (Femmes)2, удостоенный ажиотажа и демонстративного восхищения), приоткрытую дверь в гардеробную, зябкий сквозняк, свистящий из-за правого угла, — всё это, по мнению Эштон, укладывается в ёмкое «безумие» и «отвратительный беспорядок». Интересно, что об этом мог бы сказать Сол, если бы не поскупился на искреннюю щедрость.
— Не могу отказать себе в этом удовольствии, — спасти шаткое положение Сибил решила дежурной язвительностью, — но спешу сказать, что трофей нашего знакомства ещё не успели доставить в Химеру. Очень жаль, я бы многое отдала за возможность понаблюдать за вашей повторной встречей. — Эштон, склеив губы в вежливую ухмылку, на долю мгновения заглядывает Веллесу в глаза.
Всё тем же нервным выверенным движением Сибил разглаживает складку на подоле (топорщится просто безумно) и, приподняв руку в указательном жесте, проходит в гостиную, наполовину залитую блеклым зимним солнцем. Тяжёлые шторы прикрывают двухметровое окно, к которому придвинуто кресло — Тере, видимо, вновь побрезговал балконом, восполнив утренний недостаток никотина прямо в комнате (а вот и пепельница — аккурат у одной из ножек — два окурка и обязательная просыпанная мимо белёсая улика). Эштон игнорирует настойчивое желание закинуть всё это безобразие прямиком под подушку Тере и усаживается в кресло, предоставляя Солу свободу действий.
Расслабленно (в кои-то веки) выдыхая, Сибил насмешливо разглядывает вышитый узор, поправляя вымышленную складку и посылая вызов не Солу лично, но всему окружающему пространству. Вся поза и ситуация — демонстративная небрежность, невежливость, отсутствие всякого этикета и добропорядочности — так не пристало принимать у себя гостей, не правда ли? Сибил кивает этой мысли, сосредоточенно вглядываясь во флоральный орнамент.
— Красное сухое, верно? Я на днях заказала несколько бутылок Chateau Malescot St. Exupery на пробу — 2009 год, отзывается достойнее, чем того стоило бы ожидать, — деятельное оживление разбавляет очередная стерильная улыбка. — И у меня, кажется, есть одно предложение, которое может стать отличным аккомпанементом.
— Мистер Веллес, не желаете ли устроить вечер искренности? Не жалую неуместные форсирования знакомства, но, думаю, в нашем случае на это можно закрыть глаза.
Сибил улыбается чуть оживлённее.[AVA]https://i.imgur.com/CSrpr4i.jpg[/AVA][NIC]Sybil Ashton[/NIC][SGN]The birdless place
the Greeks named it.[/SGN]
Поделиться32016-12-05 14:31:40
- rudimental retreat
- Анкета: МАРТА КРАМЕР, 25
todessturm, pb - ЛЗ: америка; аврор
- Уважение: +320
[AVA]https://i.imgur.com/UFgQPDd.jpg[/AVA]
[NIC]Saul Wellesz[/NIC]
Сибил – совершенная симметрия, идеальная гармония линий. Каждую из этих черт Солу хотелось бы исправить, подрезать ножом, нарушив равновесие уродливым рваным дефектом. Сейчас до ее кожи можно дотронуться только лезвием: только лезвие ее красота оттолкнуть от себя будет не в силах, все остальное – не оставляет следа. Нужна трещинка – Сол поцелуем бы растянул ее края, вывернул бы наизнанку найденную червоточинку; Солу снится: поврежденная роговица глаза и скользящая в нее красная пелена. Сейчас его взгляды, его улыбки, его слова стекают вниз по лживому изгибу ее смешка и не причиняют никакого ущерба. Он хотел бы узнать, что остается внутри ее абсолютной, издевательской красоты.
Сол впервые не может отыскать брешь, а если бреши нет, ее нужно, необходимо оставить.
С Сибил его победа впервые не безусловна.
Сол пропускает Сибил вперед, чтобы еще раз увидеть, как шарф соскользнет с ее плеч (острые позвонки этой шеи нужно выломать или заставить навсегда превратиться в холодный мрамор). Нетерпение сковывает его пальцы мерзлым волнением; он почти усмехается нелепости своего беспокойства.
– Не уверен, что хотел бы с ним познакомиться, – Сол отворачивается, чтобы убрать пальто в шкаф, пряча в рукав злую ухмылку. Когда он возвращается, та вновь становится синтетически вежливой. – Во всяком случае, сегодня.
Сибил упоминает Тере небрежно, роняя между словами многозначительные оговорки и двусмысленные интонации.
Сол обводит его имя тонким красным пунктиром, делая вид, что не попадается на уловку.
lost, lost such peace and Persephone lost.
last dream brought silence,
silent thread of death-threatening dream.
Рассыпанный пепел, липкий запах разлитого вина, отпечатки пальцев на столике – все, что раньше скорее вынудило бы Сола развернуться, уйти, теперь же доставляет ему удовольствие. Он замирает у зеркала, жадно замечая приметы досады Сибил: прикушенную губу, нервное движение плеч. Сол смахивает их в узкую ладонь и прячет в карман, надеясь потом рассмотреть поближе.
– Купка? А я все пытался вспомнить, кому он тогда достался. Надеюсь, вы видели его иллюстрации для «Человека и Земли» Реклю, – Сол ненадолго задерживается у комода, чтобы аккуратно поправить черно-белый этюд. – Мне стоит показать вам его ранние работы, написанные еще до перемены под влиянием авангардистов, – он оттеняет пренебрежительность интонации непродолжительным молчанием. Сол редко соглашался признать что-либо в искусстве последнего века: оно выламывается из установленного им канона, демонстративно отворачивается от эстетики, уходя в дисгармонию ритма, звука и линии (отказ от ритма, звука и линии, отказ от цвета и формы). – Они остались у редких коллекционеров, ведь все гонятся за абстракциями.
Сибил поправляет подол платья – нервность жеста на мгновение отделяется от выверенной точности ее движений, оставляя просвет между защитой и беспокойством. Солу нравится замечать такие шумы, погрешности, перебои, искажающие тщательно выверенный образ. Если бы они продолжались чуть больше секунды, он смог бы поймать, растравить их, наполнить настоящей тревогой, но Сибил – Сибил никогда не позволить увидеть в своих слабостях что-то большее, чем случайность.
(Если бы позволяла, Солу вновь стало бы скучно).
– Надеюсь, вы не позволите Тере оставлять винные следы и на нем, – Сол заполняет секундную паузу невозмутимой улыбкой, внимательно заглядывая Сибил в глаза. – Это было бы непростительной небрежностью.
Сол подхватывает улыбку Сибил, надрываю ею уголки собственных губ:
– У меня, кажется, есть идея немного лучше, – кончик рта вздрагивает от назревающего смеха. Он прикусывает щеку изнутри. – Может, вы позволите мне задавать вам вопросы?
Сол едва удерживает в тишине дрожь.
Пальцы с трудом отыскивают в кармане блистер с оксикодоном: таблетки почти заканчиваются, а значит, скоро снова придется искать поддельный рецепт. Раньше Сол никогда не забывал следить за их количеством: любой перерыв в приеме размывал дни продолжительными, тянущимися болями; теперь, когда появилась Сибил, он отвлекается даже от необходимости восполнить запас.
– Вам, наверное, бессмысленно предлагать? – Сол подходит чуть ближе, чем ему позволяет вежливость. – Скажите, почему вы не рассказывали, что знаете моего брата, Сибил?
Тишина все-таки вздрагивает его смешком. Сол предпочел бы вырезать его у нее на лице.