О ПЕРСОНАЖЕ

гляжу на отца вырезающего пласт мёда из рамки
не поверишь в такие минуты что кто-то уйдёт что кого-то сожгут ни во что

Наступил сентябрь, но лето еще даже не думает уходить;

Злата залезает с ним под одеяло, сжимая в ладони тлеющие угольки и шмелиный гул. Забирает нож (отец снова кричит на маму, а значит, никто ничего не заметит), плоской стороной выдавливает из июльской жары все краски и песни (в карман складывает птичьи шкурки и крылья жуков). Разукрасить лицо Мартена — зеленый, желтый, оранжевый, за его смехом оттенки неразличимы. Злата растягивает края его щербатой улыбки вымазанными в грязи пальцами: если она лопнет, то из уголка губ вытечет золотистое волшебство.

Солнечные лучи поджигают над их головами воздушного змея: он растворяется в дымке белесого света и падает на дно зрачков мерцающей пленкой. Злата раскрывает глаза еще шире — Мартен смеется, оттягивает розовое веко и трогает пальцами стеклянный белок.

— Спорим, ты ни за что не осмелишься?

Злата разжигает за домом костер — пора сжечь и шкурки, и крылья, — втирает в босые ноги белую золу, рассыпавшиеся веточки, перья осоки; для того, чтобы точно вырасти магом, нужно бросить в огонь свои молочные зубы, а после зарыть их между корней старого черного дерева. Злата не верит в приметы, но выпавшие зубы уже несколько месяцев хранит в коробке из-под игрушечной железной дороги.
К вечеру с ладоней и ступней сползает кожа, Мартен подбирает ее и прячет в карман.

Злата и Мартен — обгоревшие спины, полосы грязи под носом, частокол острых коленок и разбитых локтей. Она очищает от кожуры солнечный диск, делит его на дольки: три ему, четыре себе. Мартен улыбается, Злата растягивает края его щербатой улыбки вымазанными в сиропе пальцами: из уголка губ вытекает золотистое волшебство, июль заполняется стекольным звоном, ее легкие лопаются от жары; слюна пенится во рту и на вкус становится золотистой. «Мы будем самыми сильными магами во всей Германии», — сообщает Мартен, присвистывая дыркой на месте переднего зуба. Домой Злата возвращается гораздо позже положенного, но заплаканная мама не отрывает лица от краешка белого фартука.

— Спорим, ты ни за что не осмелишься?

Огонек соскальзывает с кончика волшебной палочки Златы на сочинение однокурсницы. Мартен выдает их смешком - она силится, но не может не присоединиться: июль и не думает уходить, у этого лета не будет конца, оно бесконечно.
Под одеялом Злата вздрагивает, как спящий щенок. Оставшийся в ногах бег несколько часов отпугивает ночной сон. Злата кусает пальцы и всхлипывает: легкие лопаются, переполненные волшебством, слюна заполняет рот ледяным студнем.
В полудреме под веками теснятся ослепительные белесые вспышки. Злате еще несколько дней не удается заснуть.

Магии слишком много: Злата оставляет надрезы, выдавливает ее из-под кожи вместе с сукровицей, но не становится легче; преподаватели пытаются удержать ее формулами и заклинаниями - Злата чувствует, как дребезжит волшебная палочка (сколько сил нужно, чтобы ее удержать?).
Магии слишком много; она проливает лето в солнечное сплетение и навсегда выжигает из глазниц сон. Улыбку Мартена теперь можно нарисовать желтым - она такая яркая, что сливается с бесконечным полярным днем; Злата с головой укрывается одеялом, но белесые вспышки скрываются в ссадинах и разбитых коленях.

Злата оставляет синяки и надрезы на плачущих однокурсницах, подбрасывает в их сумки свой смех, проливает на сочинения чернила. Июль щербато кривится и укрывает ее своими ладонями. Злата жмурится и спрашивает у Мартена, знает ли он, когда, наконец, закончится лето;

— Глупая, разве ты не знаешь, что у него не будет конца?

не произносим слов начинающихся на смерть насобираем
крапивы натрём запястья и боль в нас утихнет

Июль сворачивается в молочную пенку.
Папа появляется и игра останавливается, магия застывает на кончике волшебной палочки: лету конец.

Ты не можешь здесь находиться, говорит Злата, это место только для детей, взрослым здесь делать нечего. Злата оглядывается на Мартена и копирует его улыбку, ведь с папой нужно помягче, папа наверное совсем заблудился в самом себе: до конца июля еще целых три с половиной месяца, а потом экзамены, тогда приходи. Экзамены отменяются, говорит папа, не будет больше никаких экзаменов и Дурмштранга тоже не будет. Ты знаешь, что сделала твоя мать, спрашивает папа, ты знаешь? Твоя мать ушла, теперь некому занимать ее место для слез, а значит занимать его должна ты. Злата на него садится и щеки у нее тут же становятся мокрыми, это наверное какое-то волшебное место.   

Папа говорит, что Дурмштранга больше не существует, Злата больше туда никогда не вернется, а значит, волшебная палочка ей не нужна; он заберет ее. Злата сомневается, но не может проверить, ведь мама ушла, у нее ничего не спросишь, а больше к ним никто не заходит (странно, наверное, их теперь тоже нет). 

Мама уже два года не приходит домой. Злата боится, вдруг она не вернется совсем, никогда, но у папы не спрашивает и закапывает страх поглубже: что скажешь вслух, то сбылось, а это нечестно, так быть не должно. Письма для нее Злата привязывает к обугленным лапкам тоскующих за пыльными стеклами птиц, но они поднимаются так высоко, что растворяются в солнечной дымке. Каждое утро папа куда-то исчезает, он говорит, что ему нужно ходить на работу, но это же глупости, Злата знает: если Дурмштранга больше нет, то нет и работы; наверное, он уходит на поиски мамы, но врет, чтобы не портить сюрприз. Жаль папа крепко-накрепко запирает дверь и не разрешает открывать окна, иначе Злата сама могла бы ее найти, наверняка мама прячется за холмами и домами из желтого кирпича, а это всего несколько дней пути.

Вся магия ушла в волшебную палочку: Злата ищет ее, шарит руками под половицами, расстегивает шрамы, но она не находится, она сгорела вместе с летом и молочными пенками, ее больше нет. Теперь ее всему учит папа. Пока у Златы получается только плакать, но, кажется, он доволен. Папа разрешает брать волшебную палочку только с шести до восьми, с шести до восьми проходят их тренировки, но вместо магии Злата запоминает боль, заклинания сворачиваются на коже кровоподтеками, колдовать наверное она больше не будет.

Папа говорит, что волшебство ей не нужно, папа говорит, что волшебство для взрослых, а она всего-навсегда его маленькая глупая девочка и останется такой навсегда. Папа хочет Злате только добра и лучше бы ей не расти, не заикаться о Дурмштранге и навсегда забыть о друзьях, она их никогда не увидит, их больше нет. Раньше он совершал ошибки и оставлял открытыми двери, но теперь-то он видит, к чему это привело, теперь-то он знает, что никому нельзя доверять. Если не запирать Злату, она может уйти так же, как мать, и за это ее ждет наказание, а наказание это очень и очень больно (она ведь не хочет, чтобы папа сделал ей больно, верно). 

Злата не хочет и знает, что волшебства больше нет, все волшебство забирают папа и взрослые, это они прогнали июль, это они сожгли дома из желтого кирпича и отдыхающих в их тени псов. Однажды они оставляют узкую щелочку и ставни распахивает солнечный ветер; папа испуганно замирает, сжав ее руку, Злата вновь чувствует, как через волшебную палочку лето проливается в комнату черным тяжелым дождем.
Папа захлебывается в нем, (это был всего лишь несчастный случай), Злата раскапывает руками молочные зубы и кладет палочку рядом с ними. Солнечный зайчик замерзает в ее рыбьем зрачке полумертвым отблеском, Злата прислушивается к застывшему ветру. Лето раскаляется, становится совсем белым и прячет Злату в одну из пчелиных сот.

Перед тем, как уйти вместе с волшебниками из Министерства, Злата напоследок успевает оглянуться на календарь.
Сегодня, конечно, было воскресенье. Только-только начинался июль.

под навесами шершни строят гнёзда из пережёванного дерева со слюной потом
вкладывают жала в какие-то пергаментные места в нас

Злата отрезает от летнего неба кусочек холстины и бросает его в большую кастрюлю вместе с щебнем и черным песком. Если поварить несколько часов оно, наконец, потемнеет.
Вскоре наступает зима, полярная ночь.

- Спорим, ты ни за что не осмелишься?

Отец стряхивает с лица ос и горсти земли, затягивается сигаретой из кожи дракона и хлопает по колену ладонью:
- Ну же, иди ко мне.
Злата закрывает глаза и прижимается спиной к запертой двери, Злата знает, что хорошие девочки всегда слушают папочку, но с собой ничего поделать не может. Выглянувшие из-под его кожи личинки ползут по ее плечу, одну из них он всасывает в рот поцелуем, другие - забираются в ее зрачки. В июле они разлетятся прочь, наполнят комнату телами огромным мух, сейчас же - пожирают глазное яблоко, освобождают место для черной ночной росы.
Утром он прячет жуков под ребра, застегивает на себе клочья кожи и исчезает, оставляя ее под присмотром дома.

Элиас - хранитель боли. Глаза, дочерна выжженные чужими слезами.
Злата выхватывает его силуэт в гостиной: выжженные с семейных колдографий черты, смеющийся шрам на запястье, заклеенные черным полотном окна.
- Это из-за меня, Готтфрид. Оставь Злату в покое.
Злата прячет в молчании «нет» и прячется за его тенью.

Улыбку Мартена можно нарисовать желтым. Лета и магии в нем становится еще больше: в радужках глаз до сих пор сгорают воздушные змеи, пальцы едва удерживают волшебную палочку.
От недостатка дрожи в собственных руках Злату пережевывает судорога тоски: палочка давно не срастается с собственными ладонями и больше никогда не срастется.

Взгляд Элиаса попадает в ловушку между лопатками и остается там ручьем прохладных мурашек.
Злата вытягивается на цыпочках: руки прячет на плечах мужа, в рукаве — нож. Готтфрид смеется — Злата пробует его улыбку на вкус кончиком языка: забродила. Если полоснуть по ней лезвием, прольется вишневый сироп.
Злата соберет его в банку и спрячет в погреб, а вишневые шкурки перемешает с сахаром и после ужина съест.

— Неудачник, — щелкает замок за ушедшим Элиасом. Готтфрид улыбается, Злата молчит, закрывает глаза и прижимается спиной к закрытой двери. Позвоночник согревает теплый ручей — вскоре Готтфрид высосет его без остатка.
Злата морщится от омерзения, лезвие ножа разрезает наволочку.
— Ну же, иди ко мне.
Хорошие девочки слушают папочку. Злата открывает глаза: узкая щель между щербатыми домами сжимается, отец оседает на землю, она роняет волшебную палочку и прячет в рукава обуглившиеся руки.
Мартен победно смеется: его улыбку можно нарисовать желтым.
- Рад, что нам все-таки удалось снова встретиться.

Злата вытягивается на цыпочках и шепчет Элиасу на ухо:
- Следуй за ручейком.
Молчание зависает на пороге комнаты мерцанием летнего вечера - в руках Златы судорогой бьются улыбки, она бросает их ему под ноги и ускользает вниз. Вместо улыбки забирает с собой поцелуй.
— Неудачник, — ухмыляется Готтфрид, обхватив ее локоть ладонью. Злата отворачивается: корочку его ухмылок приходится счищать с губ каждое утро.

Элиас - хранитель боли. Злата склоняет голову, колыбельная обнимает ее теплой ладонью, сон становится мягче и тише. Она разрезает его стерильной улыбкой, уводит Готтфрида за руку: это не его, а моя вина; ничего страшного: папочка снова сердится, так пусть же сердится на нее. Скоро наступит ночь, время точить ножи: ими еще срезать с дракона его толстую шкуру. После победы маленькие разбойники растащат по домам все его золотые кости, Злате останется только пить вишневый сироп из обожженного черепа.
— Это я, Готтфрид. Оставь Элиаса в покое. 
Злата черпает ковшиком ладоней отражение Элиаса, слезы скользят в нем прозрачными быстрыми рыбками. Готтфрид разливает его по полу в ванной — хвосты разбрызгивают остатки слез на щеки, шею и рукава.
- Ты больше никогда его не увидишь, - обещает папа.
Злата закрывает глаза: июль выбрасывает тело на пол гостиной, окно впускает в комнату солнечный ветер.
- Он пожалеет.
Злата улыбается: она готова убивать отца столько, сколько потребуется.

Деревья - черные прорези в листе света - царапают полость неба крючьями веток. Из надрывов тяжелыми сгустками вытекает белая пелена: тучи, колыбель тумана для железнодорожных путей, пустота в глазах мужа.
Этим летом мух в Берлине становится поразительно много. Это всего лишь несчастный случай.

- Пожалуйста, не будите его, - мечтательно просит Злата появившихся в доме авроров. - Папочка сердится, когда ему не дают отдохнуть. 

       навыки:
i. Хорошо владеет чешским и немецким языками, со скрипом - английским.
ii. В большинстве сфер абсолютно посредственна. Магическое образование Златы остановилось на пятом курсе, отец тренировал ее крайне выборочно и фрагментарно. Акцент был сделан на отработку боевых заклинаний, в то время как трансфигурацию и зельеварение оставил практически без внимания. После смерти отца она не развивала навыки и почти перестала колдовать: использовать заклинания ей пришлось только в нескольких экстремальных ситуациях. Злата боится волшебства: попытки научиться хоть чему-нибудь очень крепко связаны с воспоминаниями о гневе и наказании.
iii. В теоретической сфере подкована гораздо лучше, но эти знания - знания самоучки, выбирающей книги беспорядочно и непоследовательно. Неплохо знает историю восточноевропейского магического сообщества, с увлечением расскажет о старых ритуалах западных славян, прочла почти все отцовские книги о черной магии.
iv. Защищать свой разум, как и проникать в чужой, практически совсем не способна.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

       Связь с вами:
Через высшие инстанции.