О ПЕРСОНАЖЕ

The ratio of freckles to stars
Ничто не намекало не то, что на магию, даже просто на чудеса в жизни Филлипа. Нью-Йорк - славный город, но, как и в любом славном большом городе, там есть районы, где лучше не появляться даже мимоходом. Семья Фила по сути соответствовала именно такому району. Более того! Там их семья и жила.
Лишённая амбиций, утопленная в быту и повседневном выживании чета Донелли никого бы не навела на мысль о хотя бы искре магии в их крови. Их рыжий сорванец мало чем отличался от большинства детей. Как и многие, он рос, обгоняя свои годы, быстро научился не только считать, но и просчитывать, обрёл недетские практичность и циничность.
Имя у мальчика пропало довольно быстро: все называли его «Санни». Сначала - за рыжину и заразительный смех, потом, когда смех стал насмешливым, просто из привычки. Из ослиного упрямства Санни всегда помнил, как его зовут на самом деле. Филлип Питер Донелли. Иногда казалось, что даже родители забыли об этом.
С близкими отношениями у Санни не особо клеилось. Родители были неплохими, в общем-то, людьми, но при первой же возможности отпрыску предоставлялась (на добровольно-принудительной основе) самостоятельность. Были постоянные подельники в авантюрах, но дружба - слишком опасное приключение. Единственный человек, заработавший мизерную привязанность веснушчатого зверёныша, был нищий умник, которого все называли “Философ”. Он никогда не спрашивал имени своего знакомца, пользуясь общеизвестным прозвищем, но мужчина смог привить Филлипу любовь к чтению. Мальчишка с подозрением отнёсся к деятельности, не несущей в себе никакой выгоды, однако же требующей траты времени, но потом внезапно понял, что оторваться от созерцания испещрённых текстом страниц, когда понимаешь, что на них, не так-то просто. Реальная жизнь была беспощадна и требовала самоотдачи, но вымышленные миры уже пустили в начинающего читателя свои корни. Иногда, в неудачные вечера, книги заменяли Донелли пропущенные трапезы, отвлекая от рези в животе.
Так Санни стал знать дюже много слов, которым находил применение в спорах. Истина, что слова сильнее кулака, оставалась неподтверждённой, но чувство превосходства мальчику пришлось по душе.
А потом Философ погиб, сгорев в своей лачуге после ночи беспробудного пьянства. Так, по крайней мере, говорили. Фил слышал ещё порядка пяти домыслов о произошедшем, из которых два были совершенно абсурдными. Правду он тогда так и не узнал. А когда стал старше и умнее, было уже поздно. В напоминание о том, что когда-то вообще существовал тот безымянный пьянчуга, сохранилась потрёпанная книга с уймой пометок - его, Донелли, других людей, которых рыжий так и не узнал. Осталась, конечно, и привычка к чтению: Санни перечитал всё печатное, что оказывалось хоть сколько-то доступным, знал наизусть все вывески, надписи на заборах и содержимое чужих записок (не передавайте их с мелкими засранцами). Словарный запас рос как на дрожжах. Как и дерзость. От ума, как известно, всё горе.
Сны пришли тогда же, в дошкольный период. Однажды Санни проснулся с кружащейся головой, и долго вспоминал, как бегал по пустынным улицам города, никогда не виденного им даже на картинках. Города, который не был похож ни на один из тех, о которых Доннели приходилось услышать. Этот ночной кошмар стал всего лишь предвестником целой вереницы последующих снов, где, помимо странных фигур, плывущих в клубящемся тумане над головой мальчика, постоянно звучал один и тот же мотив. Он отдалялся и приближался, временами тая в шуршании радиопомех, но мелодия оставалась неизменной. Донелли боялся этих снов и никому не рассказывал о них. Засыпая, он гадал, стоит ли преследовать музыку или же лучше бежать прочь от неё. Но вне зависимости от решений, он так и не узнал о её источнике.

I was a comfortable kid
But I don’t think about it much anymore
Приглашение в американскую магическую школу было настолько неожиданным, что Филлип едва не решил, что подвинулся рассудком (он видел такое; бубнящие бессмыслицу согбенные фигуры - сначала на улицах, всё в подворотнях да самых тёмных углах, а после, в одну из зим, всё такие же изломанные силуэты, но уже запорошённые снегом. И даже отпечатков ног вокруг не было, потому что и брать с блажных было тоже нечего). Потом понял: это - правда. В его лохматой рыжей голове мешались недоумение, гнев, радость от возможности выбраться из этой дыры, лёгкий стыд (он может, другие - нет). Последнее, впрочем, быстро утихло. Сборов особо не было - когда всё решилось, пришедшие за мальчиком люди заставили родителей забыть о существовании сына. Санни думал об этом тогда, размышлял впоследствии, но так и не пришёл к единому мнению об этом событии..
Ильверморни ему понравилась. Донелли от рождения был недоверчив, но - понравилась. Школа была просторной, а людей делили не по происхождению, а по факультетам. Оказавшись в центре между статуями, Филлип вспоминал подслушанное в толпе объяснение-байку, как эти создания выбирают, кого из пришедших заберут к себе. Он всерьёз рассчитывал, что его позовет к себе воинственная кошка Вампус, но вот в воздух поднялась рука с зажатой в ней стрелой. Смешное существо с грозным лицом желало покровительствовать новоиспечённому волшебнику. Пусть так. Филлип, всё ещё примиряющийся с распахнувшейся перед ним новой реальностью, более походящей на содержимое пожелтевших истрёпанных страниц, был готов принять любое решение статуй - лишь бы не вытолкнули обратно. И его не вытолкнули, напротив, детей отвели в следующее помещение, где их снова выбирали - теперь уже волшебные палочки. Это показалось мальчику забавным, как, в общем-то, и вся возбуждённая торжественность окружающих, но он уже решил для себя, что играет по заданным правилам столько, сколько понадобится. К тому же, в памяти ещё живы были наглядные примеры того, на что способны эти магические деревяшки. Хотелось надеяться, что ни одна из них не узнает его мысли и не сожжёт за неподобающее отношение.
Его признала палочка из кедра, с сердцевиной из волоса единорога. Светлое дерево коснулось ладони странным, дружественным теплом. Как… как рукопожатие. И Филлип впервые в жизни действительно растерялся. Не когда из глаз его матушки исчезло узнавание. Не когда увидел здоровенный замок, который никто не замечал.
Когда внезапно почувствовал - сквозь кедровую древесину и единорожий волос - родство с этим миром.

I'm a confident liar
Had my head in the oven so you'd know where I'll be
Снова Санни. Это уже не закостенелая привычка, но действующий вперёд мысли рефлекс.
“Просто Санни.”.
Филлип Питер Донелли - мифический персонаж, менее правдивый, нежели любое древнее магическое зверьё. Он существует только в записях и речи учителей. Они знают, кому оно принадлежит. Но среди сверстников - Санни.
Уживаться в коллективе было непросто, если не сказать грубее. Филу, привыкшему всё выбивать самостоятельно, ни на кого не рассчитывать и не умалчивать собственные мысли, пришлось несладко. Но ещё горше делалось окружающим. В первый же год обучения за свой скверный нрав рыжий болван едва не оказался на грани отчисления, но счастливой удачей и обидным для потери талантом к колдомедицине спас свою шкуру.
Он так и не вспомнил, в какой момент жизни появились эти двое. Вернее, сначала-то, конечно, только старший, Эйдриен Бригхэм. Выдержанный и воспитанный до зубовного скрежета собеседников, мальчишка с идеальным британским английским (откуда взялся такой?), искренне пытавшийся воспитывать неудержимого дикаря из нью-йоркских трущоб. Сколько они друг другу ломали носы и ставили синяков? - Проще пытаться сосчитать веснушки хотя бы на щеках Санни.
Вот ещё что. Эйдриен помнил его имя. Он игнорировал нелепое прозвище и обращался к нему сначала по фамилии, копируя тошнотворную учительскую интонацию, потом - по имени. Он заставлял Фила чувствовать себя настоящим, и это страшно раздражало. Почему-то. А потом он привык. И к концу года, если требовалось отыскать в толпе одного, безошибочно ищи и второго тоже. Эйдриен терпеливо учил друга говорить нормально, отучал через слово сквернословить и смертельно смешно занудничал (можно ли быть таким дотошным в подобном возрасте?).
Лето без постоянного присутствия товарища показалось рыжему бесконечным. Ему было некуда пойти и, предоставленный самому себе, он читал. Читал, что мог, из библиотеки, читал какие-то книги, которые оставил ему перед отъездом Эйдриен. Он, конечно, не сказал Бригхэму, что останется здесь. Перед рождественскими праздниками в голову не пришло, а теперь уже из упрямства смолчал. По возвращению друга Донелли наизусть заучил планировку школы, а Бригхэм таки узнал правду и взял с осиротевшего при живых родителях Фила клятвенное обещание поехать этой же зимой в гости. Санни чувствовал подвох, но согласился, просто чтобы успокоить взволнованного зануду (есть ли что-то хуже?). Рождество наступило так быстро, что он совершенно не успел заготовить никаких путей отступления. Хитрил абсолютно беспомощно, так бездарно, что стыдился сам себя, и в конечном счёте сдался.
Тогда в его жизни появилась и Эмилия. Младшая сестра товарища, смешливая девчонка, приносящая толику живительного беспорядка везде, где появлялась. И вообще, весь дом Бригхэмов вызывал у Филлипа желание немедленно сбежать как можно дальше, такой он был идеальный. Хороший, светлый дом состоятельных порядочных людей. Они приняли его так радушно, словно их не беспокоило ни то, сколь низким было происхождение гостя, ни то, что он, в общем-то, без пяти минут бродяга, живущий на обеспечении школы.
Им было совершенно на это наплевать. Он снова был «Филлип», ни разу не «Санни». Он спал на удобной кровати, а если не спал, значит, они втроём кучковались в углу комнаты Эйдриена, в импровизированном шалаше, и рассказывали страшные истории. Фил смеялся над бледными братом и сестрой, ему ни одна из баек ни казалась страшной. Но было так умилительно видеть их круглые от испуга глаза, глаза детей, никогда не прятавшихся от лютой непогоды в шаткой недостройке. Никогда не считавших дырки в карманах вместо монет, которые должны были там быть, но их нету, снова потерял.
Ему, в конечном счёте, тоже понравилось сидеть здесь, при свете масляного светильника, и как будто бы очень страшиться чудовищ из сказок.
Ему через какое-то время стало нравиться находиться здесь, в светлом и чистом доме - ушла зависть, ушли беспокойство и недоверие.
Эти люди стали для него семьёй. Вежливые и спокойные чета Бригхэмов, не растерявший с годом ни капли дотошности и аккуратизма Эйдриен, и Эмилия, становящаяся лишь смешливее и обретавшая всё больше любви к миру. Последнюю миссис Бригхэм даже иногда в шутку пророчила в жёны Донелли (он очень смеялся, надеясь, что никогда и никому в мире не придёт всерьёз идея его женить), а друг, обычно вопиюще сдержанный, незаметно показывал рыжему кулак. Он-то знал о каждом из похождений Фила. И иногда даже вынужденно спасал веснушчатую задницу от заслуженной кары. Как ни крути, а женские расправы чрезмерно суровы.
Перевоспитать Санни не мог ни один человек в мире, но семье Бригхэмов удалось вырастить из него куда более интеллектуальное (а оттого изрядно заболевшее снобизмом) чудовище. Он научился снисходительной усмешке, свойственной истинным интеллигентам, и тому, как быть абсолютно невыносимым при отсутствии единого бранного или просто грубого слова. Его речь обрела бОльшее сходство с британским выговором, что страшно забавляло самого Филлипа.
Это всё было здорово.

Let me paint this clear, life is short, my dear
После обучения он попал на работу в центральный магический госпиталь. Снова хвалёное везение - так что, пока Эйдриен пытался строить карьеру в районе министерства магии (Санни не вдавался), а Эмилия неистово покоряла Эверест школьной программы, Филлип позволил себе с головой уйти в медицину (связь со своей второй семьёй он поддерживал, но намного реже). Это “с головой” в отделении травм от рукотворных предметов (с постреливанием глазами в сторону перспектив переползти когда-нибудь в отделение волшебных вирусов) продлилось три года. Три года напористого обучения у старших, в свободное время - случайных знакомств и кутёжа вместо сна, а потом… а потом - обрыв.
Принято говорить: “Я помню этот день как вчера”. Но Санни ни черта не помнил. Был там какой-то звонок от кого-то, кто узнал ещё от кого-то, и, так как они “вроде бы неплохо знакомы”, надо же сообщить. Да, ещё было лето вроде как, иначе какого рожна там была Эмилия… Сороковой, мать его, год. Гриндевальду неймлось всё хуже, но как от любой политики и больших серьёзных игр, Донелли старался держаться от этого подальше. Додержался.
Вся семья. Они погибли всей семьёй. Что это была за акция, что хотели этим сказать? Филлип не знал и не хотел знать.
Есть такая теория, будто бы палочки из кедра выбирают себе в хозяева людей проницательных. Но тут проницательности Санни не хватило. А ещё говорят, будто бы у обладателей этих палочек небезопасно стоять на пути. Рыжему подонку хотелось бы убедиться в этом самостоятельно.
А ещё вернулись отступившие на время учёбы сны. Он надеялся никогда не увидеть их снова.

Perhaps it is fitting that my only companion in these last days should be a stolen book written by a dying man.
Продолжительное время Санни пребывал либо в пьянстве, либо просто в поганом состоянии. Либо спал и видел иные города. Идеи, видите ли, никак не складывались в единый план. Обыкновенно собранный и готовый к любому дерьму Донелли никак не мог оправиться от произошедшего. Однако, талантливому медику, имеющему также недурные способности к боевой магии и несколько менее значительные - в легиллименции, определённо было лучшее применение.
Он его нашёл. Когда тебя разбивает о землю, подниматься и делать дела в направлении восстановления и (опционально) мести лучше постепенно. Неудачно рванувшись, можно навернуться обратно. Фила можно было обвинить в прокрастинации. Но в глупости? О, нет. Итак, роковое слово "Resistance" достигло правильных ушей. Сначала Донелли просто собирал информацию об организации. Это здорово раскачало закостеневший в зациклившейся тоске рассудок. Колдомедик внезапно для себя нашёл в организации некий повод "проснуться". Определённую платформу для того, чтобы хоть как-то дать ответ тем, кто был ответственен за смерть Бригхэмов. Жаль, что сама организация не пожелала моментально возгореться ответным энтузиазмом и принять воодушевлённого сотрудника. Столкнувшись с минорной необходимостью в вольных колдомедиках, Филлип ненадолго призадумался. Ключевое слово: "ненадолго". Дурная голова, как известно, покою никому нихрена не даст. Поэтому упорством, непрошибаемостью, а также хитростью и коварством мужчина добивался хоть какой-то должности в нужной организации. Не мытьём так катаньем, как говорится. На какой-то момент было уже даже не очень принципиально, на какую должность возьмут - хоть подай-принеси. Во-первых, не впервой, во-вторых, уже слишком захватил азарт. В конечном счёте упорство и в кои-то веки твёрдое намерение приносить пользу (пусть и в субъективном понимании) всё-таки победило, и на очередной раз Филлипа не выставили из кабинета.
Может, конечно, просто устали.
Он снова «Санни». Снова не может устояться в коллективе. Через какое-то время приходит осознание, что ещё и снова совершенно не понимает, как всё работает. Почему на всё нужно письменное разрешение? Как можно беречь одних и ловить других, когда на заветную подпись уходит драгоценное время? Но Санни наняли не чтобы он думал, как всё должно идти, а чтобы он применял по назначению свои таланты, зря, что ли, нахваливал себя и убеждал окружающих в своей необходимости? Что ж, Санни старался, сколько мог, но предприимчивого колдомедика не отпускало ощущение, будто бы то, что изначально казалось отличным выходом, его же и привело в тупик.
Что же такое «тупик» на самом деле, мужчина узнал несколько позже, когда после ВЕСЬМА неудачной операции ударно загремел вместе со всем выжившим составом этой операции в Нурменгард. Бывать взаперти ему случалось и раньше, но магическая тюрьма и, хм, само задержание мало походили на курорт. Рыжий всерьёз опасался, что в конечном счёте съедет рассудком ещё сильнее. И сны, становящиеся всё ярче и ярче, и мотив из них, иногда сохранявшийся мгновения после пробуждения, лишь подтверждали его теорию.
“Полное говно.”
Он никогда не был склонен к пораженчеству, не собирался сдаваться и сейчас. Лишь бы крыша продержалась на месте ещё немного. И ещё. Ещё неделю. Две. Полгода. Да ла-а-адно, у него получится. Ну же.

Побег был настолько невероятным, что ещё какое-то время Филлип подозревал, что это тоже какой-нибудь сон. А потом едва не пожелал этого, когда выяснил, что на крыша-то на месте, но брешь в ней появилась. Страшным было даже не то, что легиллименция стала для него закрытой (навсегда, он точно знал это, навсегда!) дверью, а то…
“Я. Ты же этого не слышишь, верно? Чёрт, а я слышу.”, рыжий глухо смеётся и проводит рукой, указывая на площадь вокруг них, “По чуть-чуть от каждого. Не мысли, а куски. Клятый паззл, смекаешь?”
Так он, помимо извечных лавкрафтовских кошмаров, случавшихся самое лучшее раз в дня три, приобрёл и перманентное радио из обрывков размышлений тех, кто оказывался поблизости. Если они не умели в окклюменцию. Санни ещё никогда не любил окклюментов так сильно.

У него снова не осталось ничего, кроме приобретённого товарища, этого невыносимого Киллиана (все друзья должны быть такими?), возвращающего слетающую «черепицу» на место кусок за куском, потрёпанной книги Философа (зачем он её припрятал - не важно, но зачем нашёл потом? Хороший вопрос!) и глупого прозвища. И монетки, просто созданной для того, чтобы раздражающе крутить её в пальцах. Филлип Питер Донелли, кто помнит его?
Санни. Его зовут Санни.
Vergeltung? Почему нет! Впишите в отряд ещё одного живого мертвеца.

навыки:
- отличный колдомедик с открытым мышлением (читай: применяет даже варварские методы, если уверен в их пользе);
- с не меньшим энтузиазмом заучивает всё, что причиняет физические повреждения;
- сломанный (предположительно необратимо) легиллимент, на пути к изучению окклюменции;
- задорно бадяжит зелья, но травник посредственный (свойства помнит, что где растёт уже хуже);
- совсем чуточку знает как ломать магией простенькие замки (срабатывает через раз, но Фил радуется каждому успеху).

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

Связь с вами:
https://vk.com/id243955935 уот здесь.