[!] внимание - автор графоманит и агонизирует в зависимости от ситуации и партнера по игре, соотношение эмоции:действия вариативны.

Не оставить паломничества в никуда, из последней силы
(хотя какие уж силы, ведь по правде давно не осталось сил)
....Господи, родом и кровью клянусь, ни о чем бы тебя
хоть бы просто из гордости не просила,-
только я заблудилась, не ведаю, где я. ©

Циклически замкнутая конфронтация того, что внутри, с тем, что снаружи. Пороховые бочки, подкатывающиеся к ушным раковинам и взрывающиеся в районе висков, штурмовой волной разметают досадные мысли о том, что должно быть, и том, что будет на самом деле. Рассыпающаяся кожа, предательски покидает иссушенный ветром лобового стекла скелет, позволяет телу барски растечься в пассажирском кресле – потрепанными улицей кедами наружу. Расслабленные кисельные мышцы с трудом держатся единым организмом, цепко скрепленные сухожилиями – Джин поднимает руку на свет и видит их командную работу – клетка пожирает клетку, и так по кругу. Ветер терзает волосы, заползает за губы, пытается разорвать рот при каждом выплюнутом на свободу слове, потому она лениво отмахивается от осаждающих со всех сторон фраз Скипа, они за ненадобностью осыпаются по выцветшим джинсам и выпадают в открытое окно, где с приглушенным стуком разбиваются о придорожные столбы. Скип в приподнятом пророческом настроении, вещает о корпоративных свиньях и гарнирах, с которыми стоит их есть, ему почти молитвенно вторит Роза, благополучно утонувшая в подолах собственных юбок (которых на ней, как минимум, три в наличии), Джим, заправляющийся никотином на заднем сидении, вторит пророку фразами, совершенно к делу не относящимися,  Саймон, дополняя побитую картину, скромно и эгоистично напивается, прилипнув глазами к заднему стеклу. Упаднической откатной волне вторит Джина, замуровавшая свое уставшее тельце в кокон из цветастого пончо. 
Это ее дом. По-крайней, на ближайшие несколько дней.
Джина Аттвуд закрывает глаза и погружается в море.
Холодная отрезвляющая вода заполняет потрепанный временем и пыльной дорогой минивэн, давит на уши. По-матерински обволакивает, возвращает в безопасную тесную утробу, вакуум рождения. Она сбрасывает счетчики, открепляет душу от тела, выключает реальность, оставляя хриплый голос Скипа доносится как из-за ватного одеяла. Джина натягивает индейскую ткань на голову, полностью погружаясь в вымышленное море, его спокойствие и безмятежность. Мягкое тело воды защищает ее от наружного бедового мира, Джина опасливо приоткрывает один глаза, затем другой – фразы, проговариваемые вслух, озадаченно повисают в воздухе, заключенные в белесые облачка-пузыри. Джина протягивает руку и прикасается к одному, прокалывая тонкую оболочку, выпуская буквы на свободу. Со звуком вырывающегося воздуха вопрос просачивается сквозь толщу воды.
«Сколько можно ждать?»
Голос Скипа скачет по салону, а Джин провожает его ошалелым взглядом, пытаясь не упустить, и вот на очередном кульбите, децибелы, растормошившие воздух, уже и не Скипу принадлежат вовсе, а Большому Брату, а ехидные «сколько», «можно» и «ждать» рассыпаются на множество «можно» и чуть больше «ждать», баламутят ранее безмятежное море, пока водянистое наваждение не пропадает вовсе. И правда, сколько?
С терпением у Джины туго.
Слабые конвульсивные порывы принимаются за хороший знак – признаки жизни. Джина, глотнув воздуха побольше, ныряет в мысли.
Она терпит, пока хватает сил, но силы имеют привычку заканчиваться.
До девятнадцати лет ее окружали пластмассовые люди. Бутафорские вещи заполняли ее комнату, пластилиновые правила составляли жизнь. Отсутствие члена направило ее «предназначение» в иное накатанное русло, нежели американский футбол и бутылка пива по пятницам – ее предано лепили для будущего мужа, где уговорами, где угрозами, подрезая под общий шаблон.
Получилось откровенно хреново.
Лишнее мясо (мысли) упрямо выпирало из жестких рамок, портило картину, при которой спереди все мирно и гладко, а сзади абсолютный Холокост, с жертвами и показательными казнями. После школьной скамьи, матушка, театрально закатив глаза и сложив инструменты – кулинарные книги, библию домохозяйки – сдалась, решив, что Великий Институт исправит нерадивое чадо. И снова вышла ошибочка.
От этой ошибки сотряслись стены, нервная система соседей и черепные коробки родителей, чья венозная кровь закипела, забурлила, чуть не вылилась в сердечные приступы, ограничившись приступами душевными, когда сучья дочь (комментарии списаны с уст проклинающих) с помпой вылетела из университета, ввязавшись в митинг защиты то ли меховых тварей, то ли цветнокожего населения. Не суть важно, главное – надежды на светлое будущее пошли трещинами, а потом и с грохотом обвалились, под собой похоронив мещанство и спесь.
Грохот рушащихся надежд не заглушил звон кандалов, падших с ног пленницы. Джина была свободной.
- …корпорации  затрахивают нам мозги, подсаживая на Великий Американский Дух,  загаживают мысли и помыслы, сводят к вечному двигателю капитализма и потребительства – голос Скипа срывается на религиозные ноты, хоть насквозь пропах марихуаной. Джина старательно притворяется мертвой.
А за окном – Америка. Не та, про которую вещает хрипота Скипа – Америка свободная, безграничная, незадымленная. Дорога, крадущая души у подросшего послевоенного поколения, уводящая за порог пригретого дома; та, ради которой юноши и девушки отказываются от шаблонного маркированного будущего; та, на которой они находят жизнь свою, а после смерть. Дорога, на которую Джина выменяла все, что у нее было.
А было у нее – неосмысленное будущее у семейного очага, пара сотен долларов, несколько десятков лет. Теперь же ей не светит ни первое, ни второе, а жить она планирует не дальше тридцати. Но она счастлива.
- Скип, закрой уже свой рот.
Не ясно, кто не выдержал первым – Джина, прощающаяся с мескалиновыми волнами, или Саймон, перешедший от мирного спаивания к агрессивному алкоголизму. Джине кажется, что все же ее голос прозвучал первым. Вода отхлынула, оставив после себя смоченный воздух. Сладковатый запах травки распространился с задних сидений фольтсвагена, замыкая прошедшее «лето любви» в передвижных метрах. Джина откидывается на спинку сиденья, вытягивая ноги в окно, подставляя лицо встречному потоку ветра. Философские настроения не отпускали.
Дите начавшейся революции, она успела побывать во многих горячих точках, многое попробовала, многое решила для себя самой. Захватила фестиваль в Монтерее, стреляла из водяных пистолетов в полицейских в «походе на Пентагон», сбежала из Сан-Франциско – жизнь в коммуне оказалась не столь романтичной, какой должна была быть. Питалась исключительно марками ЛСД, мескалин, псилоцибин, фенциклидин (очаровательный ангельский порошок).
Многое из этого рациона осталось с ней (в ней) и по сей момент.
Просто представьте.
Стены коробки, которую вы именуете домом, дышат. Пол кренится, потолок опускается на несколько сантиметров ниже, придавливая вас своей тяжестью так, что вы чувствуете себя гребанным атлантом, на плечах корого целый мир – поверьте, самомнение ваше настолько же велико. Окружающие вас предметы текут, плавятся в причудливые формы, ворсинки на одеяле превращаются в непроходимые тернии, а лампа солнцу подобна – глаза ваши пытаются спрятаться в глазницах, но ничего не получается. Вас не существует. Оболочка, ранее целая, рассыпается, отворяя душе новый мир, мир Пограничья. Вы – единое целое со Вселенной. Вас не существует.
Вы слышите, как бегают страхи за соседской стенкой.
Вы видите самое нутро человека, говорящего напротив, его нервную систему, его рецепторы, плотно оплетающие каждый мускул.
Вы чувствуете, что остаетесь наедине с целым миром. И вы – ровня ему.
Сложно отказаться от всего этого. Почти невозможно.
Джина понимала это, лучше многих.
Из меланхоличных страданий, которые, возможно, закончились бы попыткой выброситься из машины или самоличным перегрызанием вен, Джину вырвали самым неожиданным образом.
- Тормози, мать твою, тормози! – Джи чуть не складывается в попытке одновременно убрать ноги из окна и дотянуться до педали тормоза. – Скип, мы чуть не проехали чудо.
Она воистину близка к чуду. Машина тормозит невыносимо медленно, прочерчивая путь от движения до полной остановки мучительно долго. Джина не знает, как ей удается разглядеть в незнакомке чудо, возможно, виновата не выветрившаяся кислота, но – она видит. Длинные солнечные волосы, затравленный, потерянный взгляд. Поднятая автостопная рука, потрепанная сумка у ног. Джи верит, что все происходит не просто так, и в незнакомой встречной может поселиться бог.
— Если дева бесстрашна и не убоится чудаковатой компании, чудаковатая компания в знак доверия подвезет ее до Бетеля, - светловолосая макушка Джи почти выпрыгивает из опущенного стекла, зубоскало улыбается. Затем ловко перебирается на заднее сиденье, запихивая Джима на свое место, а Саймона, наоборот, в самые глубины минивэна, открывает пассажирскую дверь.  - Туда сейчас многие держат путь.

Имя: Анна Мария Шварц
Внешность: McAdams, Rachel
Возраст: 35 (примерно)
Школа: Дурмштранг
Страна: Германия

Род занятий:
Мне думается, ей подойдёт быть "офисной крысой". Или близко к этому. Эта даму сложно назвать сильной колдуньей. Даже при определённых талантах (см. ниже) она скорее будет жертвой или пушечным мясом, но никак не передовым, способным бойцом. Пока не доросла до этого, по большей части морально. Впрочем, тут мне очень хотелось бы со временем развить персонажа до немного более приспособленного к экшену, так сказать... Или как получится. Чем её можно занять, ребятушки? Вокруг занятия и, соответственно, образа жизни и строится мой главный на данный момент вопрос.

Лояльность:
Честно, тут очень хочется вписать её в todessturm, она и сама всецело желает быть на стороне Гриндевальда. Но разум подсказывает, что она им даром не сдалась, учитывая моё противоречивое желание сделать её не особо талантливой и могущественной. Она там, опять-таки, разве что в виде верного пушечного мяса пригодится. Или?)
...(дополнено после описания всего остального): Шварц вовсе может в итоге оказаться на противоположной стороне. Такой тип людей запросто становятся предателями. Она легко поддастся внушению, так что одной Мерлиновой бороде ведомо, что будет дальше. Определённо не помешает найти персонажа, который направит её в выгодную сторону и подтолкнёт к более активному участию в происходящем.

Кратко о истории и характере:
С детства воспитывалась исключительно отцом, чистокровным волшебником с весьма строгими взглядами на воспитание единственного ребёнка. Мать Анна никогда не видела, а Герберт Шварц (отец) почти никогда о неё не говорил. Вильгельма Шварц была талантливой ведьмой и (якобы) трагически погибла пару месяцев спустя рождения дочери.
Вся жизнь юной Анны Марии состояла из непрекращающегося и не ослабевающего со временем давления. "Ты должна", "от тебя этого ждут", и, наконец, коронное "почему ты не такая, как твоя мать?". В результате это настолько въелось в восприятие девушкой мира и самой себя, что обучение в магической школе заканчивала нервная, неуверенная в себе дамочка, так и не нашедшая друзей ближе, чем книги. И катастрофически недооценивающая себя.
Со временем отдалилась от своего семейства и не горит желанием поддерживать контакт. Демоны юности отступили, да и сама фрау Шварц, погрузившись с головой в работу, смогла создать для себя иллюзию собственной какой-никакой важности. Только это вовсе не было чудесным спасением, панацеей. Где-то внутри, и не слишком уж глубоко, каждый её шаг сопровождается  вгрызшейся в душу (при условии наличии таковой) неуверенностью. Она готова проклинать себя за малейшую ошибку, даже если не была на самом деле виновна в неудаче. Её собственная болезненная "неполноценность", (я-не-такая-какой-должна-быть, я-всё-только-порчу) всё чаще стала проецироваться на окружающих, обращаясь в раздражение, презрение и ненависть. Удобнее всего было нацелить весь негатив на магглов. О, эти дикари с их предрассудками, охотами на ведьм и войнами! Сколько можно их терпеть? Прятаться?..
Конечно, она с таким же успехом могла обратиться против кого-нибудь другого, но ведь так удобно поддаться влиянию высшей силы; купиться на пропаганду и слепо идти за тем, кто не может совершить ошибку. Присоединиться к толпе, дающей то, чего ей не хватало - уверенности и чувства принадлежности к чему-то.

Способности:
Как и сказано выше, недооценивает свои силы. Теорию знает на хорошо+, с практическим применением волшебства всё обстоит несколько хуже. Весьма посредственную силу она может компенсировать разве что довольно неплохой скоростью реакции и талантом к невербальной магии. Она и в целом личность весьма молчаливая.
Обычно просто-напросто отсутствует мотивация проявлять весь свой потенциал. Зачем, если всё равно она никогда не будет достаточно хороша?..