Стук будит ребёнка. Глухой звук, монотонный и точный, будто заглавие к ещё не начавшейся музыкальной композиции. Ребёнок знал, как мать любит музыку. Ему было неведомо, что такое музыка, но он видел, какие чувства вызывают мелодии у самого родного ему человека. Стук сменился хлюпаньем, словно на инструмент пролили густой соус. Чувство тревоги заставило мальчика разразиться плачем. Несуществующая партия окончилась ещё одним ударом – такой был слышен, когда мать кидала на пол кухни мешок картошки. Мальчишка ещё не знал, что такое картошка, он лишь помнил вкусный запах, который следовал после маминых манипуляций с этим неизвестным ему овощем. Но Мартин не слышал из коридора лёгкого мотивчика германского марша, который так любила насвистывать мать, не слышал шелеста газетных листов, которые на кухне просматривал отец, так и не донеслось до него запаха раскалённого на сковородке масла и жаренной картошки. Плач перешёл в истерику, мальчик кричал изо всех своих сил, в ожидании, когда кто-то из родителей не подойдёт к нему.

– Avada kedavra!

Ребёнку не известно, что такое злость, он ещё не видел смерти, не слышал никогда о том, что в каждом  из людей живёт тьма. Пройдут десятки лет, а ему так и не откроется правда, как же столь чистое чувство, как любовь, может придать сил, чтобы совершить ужаснейшее преступление. В ту ночь в доме Циммерманнов любовь навеки стала под запретом.

– Господи, Клаус, что ты натворил! – незнакомый мужской голос пробился сквозь крик мальчика. – Клаус, боже. – Незнакомец закрыл рот рукой. Он смотрел на своего друга, смотрел на его жену и на маггла, лежавших у их ног. – Как же Мартин? Господи, что же нам делать? – Причитал волшебник.

– Заткнись, Август. Сейчас мы избавимся от тела этого маггла, а завтра ты позаботишься о том, чтобы смерть Марты сочли несчастным случаем.

Двое мужчин в квартире 42 на Эбертирштрассе пожали друг другу руки, заключая магическое соглашение. Эта тайна навеки канет в Лету, ни главе отдела магического правопорядка Циммерманну, ни заместителю главы отдела тайн Петерману не нужна была история об убийстве волшебницы и маггла за плечами.

Так, ещё младенцем Мартин Циммерманн остался один на один с отцом и его проблемами с самоконтролем, впрочем, это было наследственным; повзрослев, Мартин не умел сдержать своих эмоций. Проблема воспитания или же ген?

Это были самые холодные дни в жизни шестилетнего Мартина. Осенний ветер пронизывал до костей не хуже отцовского взгляда полного разочарования. Работа с американскими волшебниками давалась Клаусу тяжело, но ещё тяжелее ему от того, что приходилось вечно вытаскивать из передряг мальчишку: незаконное общение с магглами, выход за территорию, охраняемую министерством, незаконное применение левитирующего заклинания. Мартин был одарён, он имел все необходимые задатки, чтобы восстановить знаменитое имя Циммерманнов в магическом обществе, заработанное когда-то его прадедом, но отец не желал этого признавать, он видел лишь беспокойного сорванца, которому не хватало дисциплины и твёрдой руки.

– И на что я рассчитывал? Думал, что воспитаю сына достойным волшебником. О каком достоинстве может идти речь, когда ты не способен соблюдать элементарные правила? Мы не в Берлине, сынок, здесь действуют другие законы, я предупреждал тебя.

– Я…

– Ещё заплачь, тряпка.

Мальчишка давился слезами, стоя у другого конца обеденного стола, опустив голову, боясь взглянуть даже на носки ботинок отца, что уж говорить о его глазах. Мужчины не плачут. Циммерманны не плачут. Благороднейший род, что веками защищал магическое сообщество. Лучшие умы своих поколений. Великие люди с большой буквы. И маленький Мартин, который недостаточно хорош, воспитан и силен, чтобы носить фамилию.

– Садись, – смягчил голос отец, – я, впрочем, впечатлён твоими способностями. Поднять куклу на такую высоту. – Из уст вырвался смешок, но лицо тут же приобрело ту же строгость. – Но не вздумай воспринять это как поощрение! А теперь ешь.

– Я…

– Не мямли.

– Я не подведу тебя.

– Ты каждый раз говоришь это, а на деле? Моему сыну суждено стать великим мракоборцем, но пока я лишь разочаровываюсь в тебе.

В тот же вечер, после ужина наступает наказание. Применение запрещённого заклинания посреди улицы заполненной магглами – преступление. Мартин сидел на коленях, закусив руку, чтобы вдруг не закричать от боли. Хоть звук и будет больнее, он это знал. Отец медленно вёл в воздухе палочкой, вырисовывая замысловатые символы. Это выжигающие чары, не уверен, что стоит вам и дальше следить за этим актом домашнего насилия.

Мальчишки пожимали друг другу руки, прощаясь. В комнате остались валяться тарелки из–под пирожных; кто-то из друзей забыл свою куртку, а на диване лежали развёрнутые подарки. В последние годы Мартин с отцом всё чаще переезжали с места на место «по делам министерства», так что такие дни стали на вес золота. Хорошо, когда успеваешь завести знакомых в новом городе, впрочем, мальчик уже привык, что чаще остаётся один на один с собой. Мартин закрыл входную дверь и, улыбаясь, побежал в комнату – собрать подарки и отнести их в спальню. Теперь к сокровищам он мог прибавить фигурку своего героя, человека, вошедшего навсегда в историю квиддича, лучшего из лучших ловцов, члена команды «Татшиллские Торнадо» Родерика Пламтона, установившего в этом сезоне мировой рекорд, поймав снитч за 3,5 секунды (но не подумайте, великая немецкая команда «Гейдельбергские гончие» так же была горячо любима Мартином, как и отличный ирландский капитан Даррен О’Хара и ещё сотня других игроков). У юного Мартина мысли были только о квиддиче, он мечтал о своей метле, ночами продумывал выигрышные стратегии для своей команды, а после представлял, как выигрывает кубок и толпа скандирует его имя. «Циммерманн…

– … Мартин, – отец сел на подлокотник дивана, в руках он держал чёрную коробочку с выгравированными на ней инициалами MZ, – возьми.

Марти взял из рук отца подарок и поспешил его открыть. Это был футляр, внутри лежала тонкая, будто вовсе ничего не весящая палочка. Корпус из яблони обвит её же ростком, создающим причудливый узор. Мужчина нагнулся к сыну и бережно вынул реликвию из футляра, словно не было ничего ценнее в его жизни и уже не будет. Он раскрыл левой рукой ладонь сына, а правой вложил в неё палочку.

– Она принадлежала твоему прадеду. Мне она не поддалась, так же как не поддалась и моему отцу, теперь твоя очередь, и уж попытайся меня не разочаровать.

Холодок пробежал по позвоночнику, а в руках вмиг проснулась дрожь. Мартин поднялся с дивана, сглотнув, переволновавшись, он махнул палочкой. Красные и золотые искры посыпали в разные стороны, по руке растеклось приятное чувство силы, сердце успокоилось; палочка выбрала своего хозяина.

Отец улыбнулся впервые за 11 лет их совместной жизни.

Поезд трясся, как и положенно любому поезду. В одном из вагонов, на одной из полок, в такт, тряслось одеяло, под которым прятался мальчишка-волшебник. Не ясно, тряслось ли одеяло от движения поезда или же от того, что прятавшийся под ним мальчишка был испуган до чёртиков. Это был для него долгий путь из Берлина в штаты, оттуда обратно в Европу, чтобы исколесить добрую половину мира от холодных морей до границы с горячими песками, во Францию, где отец позволил ему провести свой последний год свободы, и теперь опять на север. Он ехал совсем один в поезде полном магглов. Его соседи были ужасны: футбольные фанаты, напившиеся до горячки, злые от поражения их команды, злые на весь мир и на маленького мальчика, что расположился рядом. Отец трансгрессировал, оставив Мартину адрес и немного маггловских денег, чтобы одиннадцатилетний мальчуган смог сам купить себе билеты. Стоит лишь упомянуть, что купить билеты на другой конец света парню его возраста сложно, если не сказать невозможно. И что же это было: подлянка от отца или его незнание не-волшебного мира?

– Lumos.

Искра слабо вспыхнула на кончике волшебной палочки. Осталось всего лишь два дня и пять часов пути. Он это переживёт.

Огонь зажёгся в камине в одно мгновение. Мужчина встал из-за стола и схватил мальчишку за ухо, поднимая в воздух.

– Используй палочку, сопляк.

Если быть честным, палочка прадеда была столь же своевольной, как и сам Мартин. Он мог бы стать великим магом, и он станет, но всю жизнь они с палочкой будут подпитываться лишь ненавистью и яростью друг друга, если предположить, что этот кусок дерева имеет чувства и характер. Свой первый патронус (сложно назвать тот слабенький столп серебряных искр патронусом, но всё же) он создал без палочки на четвёртом курсе обучения, тогда как это заклинание изучалось на втором. Яблоня и жила дракона противостояли друг другу, создавая неустойчивые, единственные в своём роде заклинания, но в учебных заведениях вроде Дурмштранга не часто хвалят за исключительность, когда ждут стандарта. Мартин любил свою палочку; яблоня, нетерпимая к темным чарам, и жила дракона, своевольное сердце палочки, тянущееся к тёмному. Столь неподходящие друг другу сердцевина и корпус идеально подходили юному магу.

– Waddiwasi, – и тут же тарелка поднялась со стола и разбилась о голову Клауса. Мартин вырвался из его цепкой хватки и побежал наверх, в комнату. – Accio, – крикнул мальчишка, глядя на палочку, лежавшую на столе.

– Crucio!

Мартин свалился на ступени, не в силах вытерпеть боль, обхватил колени ладонями, держась из последних сил, лишь бы не издать ни звука. Но закричал.

Каким бы жутким, холодным и тёмным не казался этот мир, всегда найдётся воспоминание, что согреет в худшие из дней. Некоторые воспоминания о людях, (ты будто видишь их лица), о друзьях, что подарили тебе форму любимой команды; это воспоминание о том дне, когда впервые взял в руки палочку; это мотивчик песни, который ты уже и не вспомнишь, но тебе всегда было хорошо, когда его напевал кто-то близкий. Счастье – это огонь, зажженный в камине, это улыбка отца, его похвала и гордость. И всё это так близко, буквально у тебя в руках. Ты лучший волшебник, ты… проигрываешь. Империус пожирает, делает безвольным, послушным, дураком. Отец пожимает тебе руку, ты мракоборец… нет, он бьёт тебя. Он разочарован. Ломает твою палочку, единственное, что ты ценишь. Счастье недолговечно, лишь ярость движет миром.

– Crucio!

Мартин спустился со стола, забраться на который его заставил одноклассник. Теперь власть принадлежала лишь ему.
Он медленно подходил к сопернику, еле удерживая палочку в руках; она подрагивала, искажая заклинание по воле мальчишки, едва не выпрыгивая из сжатых пальцев прочь, но рука Циммермана была тверда. Это он здесь лучший, и никто не посмеет в этом усомниться. Он опустил палочку, но теперь направил руку на своего противника. Дуэль ещё не окончена.

Сердце бьётся быстрее, адреналин ударил в голову. Словно птица, быстрее ветра, ноги отрываются от земли и, кажется, забывают приземлиться. Погони, драки – вот, где настоящая свобода. Дышишь полной грудью, лишние мысли не тревожат твою голову, видишь цель впереди, а остальное лишь труха.

– Stupefy!

Мартин без проблем отклоняет заклинание. Противник бьёт ещё и ещё. Словно крыса, загнанная в угол, преступник нападет, забывая защищаться. Не в силах быть собой, он лишь сгусток ненависти и страха перед неизвестностью.

– Expelliarmus, – но заклинание Мартина вышло боком, противник отбил его в Аврора подошедшего из-за спины. Проклятый неуклюжий Сэйдвидж!

– Flipendo! – Преступник кинулся в подворотню, Циммерманн побежал за ним, наплевав на все правила и приказы. Нельзя дать этому уроду трансгрессировать.

– Циммерманн, стойте! – толстяк-аврор бросился вслед за напарником.

Мартин обернулся на крик, опасаясь, что друга всё же задело наспех брошенным заклятием. Этого мгновения хватило, чтобы преступник кинул на опережение:

– Expelliarmus!

И Мартин лишился палочки. Мудак, убивший несчастного сквиба, торжествующе засмеялся, полагая, что и второй аврор выбыл из игры. Он остановился прямо перед аврором, занося палочку для последнего удара. На лице Мартина появилась ухмылка, он вскинул руки, заломил пальцы и крикнул:

– Stupefy!

Некоторые чары без палочки давались ему куда проще.

Мир не был черно-белым. Иногда хотелось, чтобы это было так, но нет – множество цветов и оттенков; иногда чувствуешь себя дальтоником, несовершенным, глупым. Только ты различаешь в картинке новый оттенок, как какой-то художник–недоучка перемалёвывает всё на свой лад. Поэтому Мартин так любил свою работу: не ему было рассуждать о том, что правильно, а что нет. Его дело выполнять приказы, а это он делал исключительно хорошо. Циммерманн – покладистый солдат, верный пёс, лучший из лучших. Ему ничего не стоит занять важный пост, если бы он этого захотел. Но вершить судьбу магического сообщества он не желал, слишком боялся погрязнуть однажды в вопросах, которые не задавал себе многие годы. Один из них: «правильно ли я поступаю?»

Не может быть ничего неверного в выверенном до секунды шаге.

Каждый приказ есть истина.

Враги народа подвергаются допросу, а после смерти.

«Выполняй свой долг, сынок, твой прадед тобой бы гордился»

Мартин поднимает палочку вверх, как это делают сотни сотрудников министерства.

– Клянусь выполнять свой долг самоотверженно. Клянусь защищать наш мир от зла, какую бы личину оно не приняло. Не мы начинали эту войну, но мы одержим в ней победу. И пока мы живы, она не окончится поражением. Да здравствует герр Гриндевальд.

– Мартин, у меня есть к тебе разговор, – рука отца легла на плечо. – Идём, – и оба мужчины покинули зал.

В тот день семья Циммермана предстала перед герром Гриндевальдом. Геллерт протянул руку аврору, и Мартин вложил в неё свою палочку. Без предупреждения волшебник замахнулся на мальчика и выкрикнул: Curse! Циммерманн поднял руки, совершая защитный пасс, но не успел. Он чувствовал стыд, слепой он лишь махал руками не в состоянии выполнить элементарнейших пассов, но так же он чувствовал облегчение, пусть ещё и не знал почему. Спустя много лет он будет думать о том, что бы стало с ним, скажи тогда Геллерт, что Мартин Циммерманн отныне и навсегда его верный и один из ближайших последователей.

– Ты не надежда, а проклятие нашего рода, – прошептал Клаус на ухо сыну, когда герр Гриндевальд покинул комнату.

На кухне каждый занят своим делом. Все отработано до мелочей, каждое движение синхронизируется с движением членов кухни, каждая мысль падает в общую копилку действа. Гард-манье протягивает руку, чтобы открыть холодильник с овощами, и прежде, чем он успеет закрыть дверцу антерсметье успевает достать для себя зелень, и вот, пока он отошел от своего места за зеленью, мимо проскакивает су-шеф, попутно проверяя суп, тут же исчезая в подсобке, освобождая дорогу ротиссье, который достал из холодильного цеха кусок подготовленного на сегодня мяса. И никогда, пока есть работа и не готовы заготовки, этот процесс не останавливается и не тормозится. Винсент подбирал и готовил команду самостоятельно, испытывая каждого, ища настоящих виртуозов в своем деле. Кухня – сердце ресторана. Очень важно, что бы такой важный орган работал без перебоев. Но, как бы не были хороши его повара, Винс никогда не ел их стряпню, никому из них не удастся превзойти Грех чревоугодия, потому демон готовил себе сам. Для этого он оставил себе небольшую комнатку, куда поставил необходимое ему оборудование. Сегодня у него в меню мортаделла из легкого оборотня и легкая мясная закуска из человеченки. Винс аккуратно завернул человеческое мясо в упаковку, затягивая края ниткой и сделав ровно три прокола, и отправил блюдо в духовку, вернувшись к мортаделле, проворачивая легкое через мясорубку. Он был хозяином своей кухни, никаких лишних движений. Каждая щепотка специй была к месту и делала блюдо совершенным. Но даже этого было недостаточно демону. Он был недоволен тем, что не может достать все, чего ему бы хотелось попробовать. Вот уже несколько месяцев он лелеет мечту о прекрасном и жутко аппетитном сердце дракона, но эти твари изворотливы, не так-то просто поймать одного и не привлечь к себе внимания.
Дверь открылась, и в нее вошел Коул, держа в руках две бутылки вина. Винсент оставил плиту и подошел к демону, рассматривая бутылки. Все-таки выбирать вино парень умел. Князь Ада расплылся в улыбке и взял бутылку Шато Шеваль-Блан урожая 61 года. Если бы кто-нибудь прознал, что эта бутылка погибнет сегодня за столом у Вельзевула, наверное, тут же схватился за сердце и упал замертво. Демон устроил себе свой «на обочине», шокируя несуществующую публику, распивая коллекционные вина. Впрочем, все не так просто, и Коул это заметил.

- Сэр, у нас будут гости?

- Надеюсь, парень. Иначе, придется вам с милашкой есть за двоих.

- Ваши блюда мы готовы съедать единолично, сэр.

И вроде бы эта фраза должна быть произнесена с улыбкой, может со смешком, но Коул, как и всегда, оставался не возмутим и внутренне и внешне. Вот и бери на перевоспитание всяких поехавших святош, те еще педанты.
Винсент, кивнул Коулу, и тот зашел на кухню, стянув с вешалки шапочку и халат. Винсент все еще следил за мясом в духовке, попутно готовя десерт из мраморной телятины с мороженным и ягодами, подсказывая Коулу, как лучше составить блюдо. Демон по-настоящему старался, вспоминая старо-давние времена, когда готовил Люциферу. Правда, теперь его кухня была меньше, да и продукция ограничена, но даже в таких условиях, он доводил все до совершенства.
Часы пробили пять. В это время на кухне начиналось самое горячее время. До открытия оставался всего час, официанты накрывали столы, повара заканчивали с заготовками, начинали беспокоиться о соусах, которые должны были приготовиться еще час назад, или которые вот уже пора бы ставить на плиту.
Вельзевул в компании своей свиты вышел в зал. Выловив за шиворот одного из парней в черной бабочке, он отправил его к себе на кухню, чтобы он немедленно накрыл стол на трех персон за красным столиком. Бедняга кивнул и тут же скрылся, боясь даже вздохнуть лишний раз рядом с боссом.

- Вы с Джонни поужинаете у себя. А потом сразу на пост. Не хочу, чтобы сегодня случилось что-нибудь… не то.

Вельзевул потер глаза, показывая всем и каждому (а за ним следил сейчас весь персонал), как он устал от этого дурацкого ресторана, и пошел на второй этаж, к балкончику, на котором и стоял легендарный красный столик. Сколько историй ходило об этом месте. Каждый мало-мальски известный человек, что когда-либо посещал «Подземелье» заверял, что сидел именно за ним. Ходили слухи, что за шторами, что скрывают происходящее в том зале проходит некая мифическая вечеринка, после которой ни один человек не может остаться собой. Ой, да чего только не говорили. Даже сам Винс распустил пару слухов, иногда ему кажется, что люди приходят к нему не за едой, а за тайнами и теориями заговоров. Что ж, на деле в этом зале проходили самые банальные встречи старых друзей, пара раз была оргия, разумеется, все заканчивается смертью парочки человек, еще чаще десятка. Но эта правда не такая интересная, как сотни теорий посетителей.
Винсент распорядился, чтобы швейцар отправил двух мужчин к нему. Мужчина долго возмущался, что не знает ни их имен, ни их лиц, но Вельзевул убедил, что тот без проблем узнает их, как только увидит. Собственно так и произошло. Демоны пришли раньше открытия и были весьма… они выделялись из толпы. Мужчина попросил их следовать за собой, довел до лестницы, указывая на балкон, куда им нужно добраться, и удалился на свой пост.
Раскроем же карты. Вельзевул не хотел скрываться в Чикаго, нет, это было бы глупо, учитывая, что он перед въездом прознал о своих братьях. Поэтому он пустил в город парочку клопов, что докучали нормальным сверхъестественным существам. Рано или поздно, один из этих идиотов попался бы в лапы, кому нужно. А уж прознать, когда и кто – не составит труда для князя Ада.