О ПЕРСОНАЖЕ

     Leah - От др.-евр. имени לֵאָה (Леа) -  "усталая, изнуренная"
     Maria - От др.-евр. имени מִרְיָם (Мирьям) - "горькая", "желанная" или "безмятежная" .

    Никого не удивит то, что она родилась летом. По ней сразу видно. Лето наградило своего очередного любимого ребенка счастливым детством, прекрасными родителями и теплым сердцем. Ей нравилось жить. И нравилась жизнь. Во всех ее проявлениях. Дома вечно разные животные, раненные и брошенные. Котята, щенки, вороны и крысы. Ей было все равно на внешний вид, любая жизнь для нее была слишком ценной и красивой, чтобы проходить мимо. Мать ругалась, отец снисходительно качал головой, но ничего не менялось. Всегда много друзей и подруг, много дел и много смеха. Она так редко плакала и так много смеялась. Однажды Леа плакала и смеялась одновременно, когда у нее появились братья-близнецы. А вскоре после этого рыдала навзрыд два дня, потому что узнала — что придется покинуть дом ради школы. Она всегда скучала по дому, но никогда не грустила.

     У нее и здесь было много друзей. Для кого-то будет правильнее сказать знакомых, только вот Леа почти любого, кого знает больше недели считает другом. У нее вообще там было много всего. Много влюбленностей, успехов и неудач. Только вот ни одного события действительно значимого, для нее все обучение — один длинный яркий летний день, такой солнечный и жаркий. 
Все знали, что она будет колдомедиком. Ее желание помогать и спасать было слишком явным. Ей необходимо было быть полезной, нужной, важной. Ей необходимо светить, вести к свету из тьмы и боли. В госпитале Святой Агриппы ей нашлось место в отделении недугов от заклятий. Она была так рада, не понимая, что в итоге это будет стоить ей всего.

     Ей двадцать, она почти самостоятельный врач, у нее за плечами несколько действительно спасенных жизней и несколько романов. Она думает, что сейчас разгар ее лета, но на самом деле наступает осень. Осень ее жизни, за которой вскоре придет вечная зима. Когда начинают желтеть и опадать первые листья, летят первые тревожные вести. Ее отец продает их небольшой дом и книжный магазинчик и они всей семьей уезжают куда-то в Россию, оставив ей адрес и сумму на счету в банке. Нет, они ее звали, уговаривали. Но она бы никогда не убежала с тонущего корабля. Кто спасет всех, если не она?

     Событие, перевернувшее ее жизнь она помнит слишком ярко, ослепительно ярко, что мелких деталей совсем не видно. Чем быстрее развивались события так называемой "революции", тем было страшнее, тем больше было магов в больничном крыле. Леа уставала, мало спала, мало ела, у нее болело все, но она продолжала трудиться не покладая своих рук. Однажды она просто оказалась не в том месте и не в то время. Спасла не ту жизнь, если можно так выразиться. А потом просто не смогла бросить.

     Кто-то говорит, что спасти жизнь человеку, это значит навсегда сделать его своим должником. Леа же считает, что спасти жизнь человеку, значит нести за него ответственность в его "новой" жизни, до самого конца. До этого она обходила стороной всю эту политику, ей было все равно, кому помогать, лишь бы не бездействовать. А тут она поняла, кому ее помощь нужнее. Ей казалось, что здесь на справятся без нее. И она готова была отдать всю себя этим едва знакомым людям. Помогать для нее — слишком сильный наркотик. Она отдается своему делу с головой, отдается газете, вечным пряткам. Она отдается в темных подвалах, обшарпанных комнатах. Ей так легче. Ей кажется, что это тоже помощь. Физическая близость в такое время помогает расслабиться, на короткое время забыть о том, что можно умереть. Она понимает, что умрет. Они все это понимают. Но ей так страшно. Грубые мужские руки, мягкие женские... В том году она не помнит ночи, когда ночевала бы одна. Потому что просто не могла засыпать в одиночестве.

     Это не могло продолжаться вечно. Их должны были поймать и их поймали. Ни для кого это не стало сюрпризом. Но было больно. В груди болезненно сжалось сердце, резко похолодели руки. На самом деле, ее сломала первая смерть так близко и угроза собственной жизни. Сейчас ей уже не страшно умирать, но тогда она готова была и сделала все, чтобы выжить. Она ненавидит себя за это. И Его.

     Ее удивило, что она попала в Нурменград. Она была слишком чистая и светлая, чтобы сидеть в холодной темной камере. Она была слишком маленькой и незначительной во всей этой жизни, чтобы быть наказанной. А ее ведь наказывали, за каждое слово, за каждый жест. Она порой не понимала, что говорит, что делает. Ей все сознание переворачивали, скребли  заклинаниями и словами, словно кюретками, пока не выскоблили все. Было больно и страшно. А после стало свободно и легко. Удалось, наконец-то, полностью расс-ла-бить-ся. Только вот после сна — кости ломило, мысли валились из воспаленного мозга. Слезы, слезы. Ей бы меньше физической боли, она и от моральной с ума бы сошла, когда ей в голову лезли змеями жуткие картины, ужасные образы. Чужие, чужие. Теперь она не может о них не думать. И плачет. Плачет. Неделями. Потом приходит гнев. Она злится, кусает руки, бьет стены. Злится на них на всех, и кричит о ненависти, и все так ярко, остро, что она готова убить. Их всех. За все. За детей, за братьев и сестер, за матерей и отцов. И плачет, снова плачет. Боится себя. Боится своего обретенного внутреннего пса, который показывает зубы и скалится. Обещает себе, что будет сильной, будет умнее и выше чужих смертей. И впадает в апатию. Большую часть суток — спит. Одна. Ей было так одиноко. Она уже не считает дни. Может, все это произошло с ней всего лишь за неделю, а может и за год. Дни она научилась разделять пожзе, по надзирателям, как, впрочем, и время суток. Так сложнее сходить с ума.

     Он отчаянно нуждалась в ком-то. В ком угодно. Ей было страшно оставаться с собой наедине. Она говорила со стенами, обнимала воздух. Позже — начала говорить с тюремщиками. Еще позже — спать. Так снова стало легче.

     Когда их освободили — Леа плакала. Кто-то думал от счастья, от радости или от стресса. Но она плакала, увидев тела двух знакомых ей надзирателей. Она успела их по своему полюбить. Она была им искренне благодарна за то, что даже в это время, в этом месте, в них осталось что-то человеческое. Не понятно было, почему именно они? Закралась мысль, ужасающая своей идеей, что Они все знают, что это все снова из-за нее. На секунду показалось, что она неприменимо должна будет стать следующей. Она ведь за все это время почти вытравила из своей головы ужасы смерти, вытравила ненависть, она уже почти смогла всех оправдать. Почти.

     Это потом ей сказали, что она провела там почти два года. Глядя на себя в зеркало, она думала — что десять лет. Человек, которого она теперь видит в зеркале, — это не она. Это ее призрак, ее причудливая тень. Леа никогда не стала бы такой. Она это же улыбка и смех, и веселье, и красота. Жизнь. А теперь что? Страх и ненависть, потерянность. С лица ушла детская припухлость, из глаз жизнь. Леа не знала, что ей делать дальше, куда идти. И, самое главное, зачем? Успелось подумать, глядя в зеркало, что, может лучше и не делать ничего вовсе. Совсем. Не дышать. Увиденные в голове картинки прочно засели в сознании, чтобы отмахнуться от них и продолжить жить.  Поэтому она идет к ними. Она знает, что они делают, прекрасно знает. И закрывает глаза, отворачивается. Она знает, как они это делают. У всех у них руки в крови. Прямо или косвенно. Но у всех у них — есть оправдание. Леа нашла его всех и каждому, даже себе. То, что делают они — оправданная жестокость. Ради общего блага. Иронично, правда?

     Леа плохая боевая единица. Все думают, что из ее уст не вырвалось еще ни одного непростительного. Поэтому всегда, как по иронии, кто-то находиться рядом, чтобы спасти ее и защитить. Защитить ее душу. Но защищать уже нечего. Из красивых воздушных замков - только серые развалины. Ее редко берут куда-то, где надо будет действовать. Ей кажется, что они знают. Знают, что она броситься грудью закрывать от летящих заклятий, вместо того, чтобы отразить их или принять чужую жертву, чтобы после нанести удар. Потому что она устала. И потому что она чувствует себя виноватой. Больше не может так. Чужие картины заменяются собственными. Не менее грязными и порочными. Почти после каждой операции, она приходит за раненными и убитыми. Помогает, чем может и даже чуть больше, словно бы пытаясь искупить этим свои грехи и чужие.
     
     Леа не сидит на месте. У нее нет дома. Она чувствует, что ее лето больше никогда не наступит, но продолжает смеяться, улыбаться, пытаться подарить лето другим. Она обесцветила волосы, чтобы казаться светлее и моложе. Но едва ли это помогло. Леа спит в чужих кроватях, помогает чужим людям, хранит чужие секреты, изматывая и раздаривая всю себя.  Она чувствует, как от этого рушиться все внутри, поэтому пьет вечерами и плачет по утрам. Пьет сладкие вина, такие никогда не пьют приличные взрослые женщины, такие не делают на приличных винодельнях. Она не хочет больше видеть смерти, но не может закрыть глаза. И каждый день дает себе обещание, что станет сильнее, жестче.

       навыки:
колдомедик по призванию, хороший зельевар и травник, она почти прекрасна в защитной магии и без сомнения плоха в боевой, имеет талант к легилименции, более того, была в ней весьма хороша, пока это не обернулось ей боком, теперь боится чужих мыслей; помимо родного немецкого владеет английским и плохо говорит на русском.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

       Связь с вами:
rolandlovetower@gmail.com

Отредактировано Leah Kroeker (2017-02-02 15:09:39)