|
О ПЕРСОНАЖЕ
статус крови: | школа: |
родственники:
Хаган Швайнштайгер – отец; тодесштурм, советник немецкого министра магии.
Ада Швайнштайгер – мать [урожденная Вагнер]; тодесштурм, судья.
Расмус Швайнштайгер – дядя; тодесштурм, заместитель главы отдела тайн.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
i. der Kindheit
[детство]
#np old man canyon – wiser
третий ребенок в семье // берлин // декабрь 1917 года
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Люди часто говорит о своих детских воспоминаниях: они с легкостью называют любимую первую игрушку, рассказывают о выражении лица матери, стоящей около детской колыбельки, подробно описывают какие-то свои давние привычки. Матс же так не может. Все, что осталось о тех годах в его голове – лишь вереница смешанных эмоций, чувств и ощущений о людях, что его окружали, и о магии, что была рядом с ним с самого его рождения.
Швайнштайгеры в те года жили в спальном районе Берлина среди магглов, хотя это и претило Хагану и Аде. Они мечтали о центре столицы, о том, как выкупят целый этаж, о том, как будут свободны ото всех, но пока? Пока они мыслят слишком радикально, слишком по-другому, и потому они вынуждены терпеть. Но они знают, что все еще изменится. Нужно просто чуть-чуть подождать, а в настоящий момент лучше заняться детьми, ненавязчиво подталкивать их к своим собственным идеям. Для начала они запретили троим малышам играть с маггловскими детьми. Это возводило целую стену искреннего непонимания в голове младшего Швайнштайгера, но всего один ответ отца разрушил ее фундамент: «Ты разве не видел? В них нет самой важной детали: магии».
В доме же Швайнштайгеров магия была всегда. Малыши Урсула, Айке и Матс пытались стащить родительские палочки и сделать что-то самостоятельно, но их всегда ловили и объясняли, что до палочек они все же не доросли. А вот любимый дядя Расмус всегда поддавался чарам детей и, на радость им, показывал интересные заклинания и рассказывал о приключениях, что их ждут в будущем. Ада же, которая в то время много времени проводила дома, рассказывала детям основы, чтобы в школу они ехали подготовленные. Они вместе изучали учебники, делали какие-то заметки. Несмотря на то, что они были самыми настоящими детьми, магия их увлекала настолько, что они уже тогда были крайне раздосадованы тем фактом, что о ней нужно молчать.
Но вот о любви молчать было не нужно , а ее полнилось все практически также, как и магией. Хаган обожал Аду, Хаган и Ада обожали детей, а Урсула, Айке и Матс обожали друг друга. Что самое удивительное, эта любовь нисколько не ослабла с течением времени. Какими бы обособленными от мира ни были Швайнштайгеры, внутри их семьи все было по-другому. Именно поэтому для Матса всегда были трагедиями отъезды отца, а когда старшая сестра уезжала в Друмштранг в первый раз, он и вовсе не смог сдержать слез. Тогда же он понял, что не может дождаться своего отправления в школу.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
ii. das Durmstrang
[дурмштранг]
#np our last night – voices
формирование ценностей // темная магия // хенрике
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
В долгожданные одиннадцать Матс отправляется в Дурмштранг. На тот момент Хаган и Ада уже контактируют с Гриндевальдом, но дети остаются в неведении. Более того, напрямую родители не рассказывают им о своих взглядах. Пока что они просто студенты Дурмштранга, пусть и одни из самых одаренных.
Матсу нравится все: форма с меховым плащом, пронизывающий до костей ветер, волны, одна за одной разбивающиеся о скалы, магия, которая окутывает буквально каждый сантиметр, преподаватели, которые дают простор в экспериментах. Он чувствует себя в своей стихии, впитывает все в себя как самая настоящая губка. Он играет в квиддич, практикуется в заклинаниях. Матс не всегда находит общий язык с однокурсниками, но у него получается собрать вокруг себя круг хороших приятелей, которые всегда готовы к приключениям и поискам неизведанного. Они пробуют больше, копают глубже, пытаются открывать для себя новое и запретное.
Когда Швайнштайгеру исполняется четырнадцать, он находит то, что давно подсознательно ищет. Начинают ползти слухи о Гриндевальде, что хочет свободы волшебному миру. В Матсе просыпается тот самый ребенок, что был удручен сокрытием магии. Теперь он точно знает, чего хочет. Швайнштайгеры тренируются еще больше, ведь у них есть четкая цель: они хотят присоединиться к своему кумиру. Они даже не осознают, что это не их личный выбор. Родители с самого раннего детства постепенно подталкивали к этому, но эти дети уверены, что сделали все сами.
В 1934 году происходит событие, ускоряющее прохождение намеченного Матсом пути. Обычный ежегодный бал становится чем-то большим, ведь в том году они едут гостить во французскую школу. Вместе с директором и другими студентами он отправляется в Шармбатон, во Францию для "укрепления международных связей в такое тяжелое время". Его поражает, как сильно различаются их школы. Его душу греет холод и дикость природы Дурмштранга, ему чужда эта прилизанность, но это не мешает ему быть самим собой.
В тот год происходит много знаковых событий: родители и дети вскрывают карты о своем мировоззрении; Матс знакомится с Хенрике на ежегодном балу; трое Швайнштайгеров осознают, что втроем они составляют идеальный тандем и начинают практиковаться еще сильнее. Когда придет время, они должны быть во всеоружии.
К моменту выпуска из школы, Матс Готтлиб точно знает, чем будет заниматься: он пойдет в аврорат, ведь там его сестры, ведь этого хочет он сам. Их тандем, наконец-то, будет чем-то реальным. Они добьются возможности работать в одном отряде, по-другому и быть не может. Только втроем они по-настоящему целые. Он понимает, что скоро окунется с головой в пучину, потому что Хаган представляет своих детей Гриндевальду, хотя это излишне. Урсула и Айке были лучшими в своих выпусках, Матс же собирается превзойти их. В конце концов, он - прямой наследник, а не они.
Еще он знает, что в эту пучину за ним пойдет Хенрике. Он тянет ее за собой, не собираясь отпускать: его любовь к ней не имеет границ. В 1936 он сдает экзамены (как и предполагал, с наивысшими баллами) и отправляются в очередную школу, теперь он будет готовиться стать аврором.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
iii. das Ministerium für Magie
[министерство магии]
#np eisbrecher – schlachtbank
аврор // работа в команде с сестрами
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Три года подготовки перед становлением полноценным аврором радуют Матса чрезвычайно. Тренироваться с сестрами – одно, тренироваться с друзьями – другое, но тренироваться там – это нечто совершенно особенное. Он ведет переписку с Гриндевальдом, он готов последовать за ним в огонь и воду, он пройдет через любые трубы, если понадобится. Потому что это ради общего блага, и Швайнштайгер не знает другой истины.
Матсу по душе должность аврора: он не расстается с палочкой, он может применять силу и показывать ее, но чего-то все равно не хватает. Возможно, он слишком привык к дикости Дурмштранга, но Берлин, в каком-то смысле, теперь душит его. Матс куда крупнее многих людей, тротуары ему кажутся узкими, а на небе здесь часто светит удушающее солнце, но с этим он сможет смириться.
Швайнштайгеры всей семьей работают на Гриндевальда: родители и дядя поднимаются вверх по карьерной лестнице в Министерстве Магии, дети же выступают в роли оперативников. Они все ждут, когда же произойдет долгожданный переворот, они больше не хотят скрываться. Хотя их лидер и говорит, что все идет своим чередом, Матсу хочется быстрее. Он слишком эмоциональный, немного безбашенный, не всегда держит себя в руках, и это иногда ему мешает. Но принципы, убеждения, чувства к близким и вера в будущее, которое они построят – это сильнее всей остальной его личности. Матс уверен: если будет грозить опасность Урсуле или Айке, Хагану или Аде – он подорвется с места, наплевав на все. Если опасность будет грозить Хенрике – он пошлет к черту все и вся, отправится на край света. Он готов умереть за них. Он готов умереть за идею и принципу. Матс – это все еще цепочка чувств, как те воспоминания из детства, он словно соткан из маленьких лоскутков эмоций и убеждений разных оттенков. Матс не знает, что превалирует в его душе: он просто знает, что может внезапно меняться, раздражаться от мелочей и впадать в крайности, но над этим он работать не хочет. Он лучше отточит очередное заклинание.
Немец поступает на службу в очень неспокойное время, ведь обстановка накаляется не только в магическом мире. Матсу все тяжелее отгораживаться от магглов, он все чаще орудует обливиэйтом, наступая себе на горло, кидая проклятья через плечо. Чертов закон о безопасности, чертово Министерство, чертовы международные союзы, чертова бюрократия.
Матс не дипломат, ни в коем разе. Матс – исполнитель, оперативник. Он всегда готов быть в центре событий, и практически никогда – в стороне. Именно поэтому 1940 год он с легкостью называет долгожданным.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
iv. der Todessturm
[тодесштурм]
#np pleymo – on ne changera rien
фанатик // швайнштайгеры // гриндевальд
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Тодесштурм – то будущее, наступление которого так долго ждал Матс. Вся их семья в числе тех, кто присоединяется к отряду первой волной. Черт возьми, они слишком давно с Гриндевальдом, они слишком преданы ему. Они не могут не быть там.
Матс помогает совершать нападения, ему иногда доверяют руководить отрядами, и он относится к этой ответственности с искренним трепетом. Он слишком привязан к своим людям, ненавидит потери, но так надо. Это все ради общего блага. Матс слышал, что Тодесштурм обвиняют в терроре, искренняя стена непонимания вырастает вновь, как в детстве, но теперь он ответ находит сам: «Магия превыше всего. Это они не понимают ничего». Его вера крепнет с каждым годом, он не видит шанса на провал. Айке и Хенрике занимают ту же позицию, только у Урсулы появляются сомнения. Однако и они быстро оказываются развеяны. Швайнштайгеры не могут идти по неправильному пути, ведь это все ради магического мира.
После наступления 1941 Матс может позволить себе многое. Он начинает использовать темную магию, он столько о ней читал. А теперь? Теперь он может ее применять. Империус, круциатус, авада кедавра. Заклинание – словно молитва черному богу, взмах палочки – удар топора, раскраивающий череп противника. Он все еще скрывается, но теперь хотя бы понятно почему. Чтобы разобраться с магглами, нужно сначала разобраться с теми, кто не видит себя в их идеальном будущем. Будь у них передовая, Матс был бы там. Он бы отправлял в бой отряды, он бы сам сражался бок о бок с ними. Но пока он вынужден довольствоваться точечными ударами по появляющимся брешам в скорлупе глупого противника. Однако один тот факт, что эти бреши есть – уже означает, что ориентиры, по которым он держит направление, указывают верный курс.
К 1944 в его сердце накапливается ярость, во взгляде появляются нотки безумия, а в смехе отчетливо слышится презрение. Швайнштайгер – один сплошной плотный сгусток эмоций, буквально вибрирующий от напряжения и предвкушения. Он смотрит только вперед, не видя смысла оглядываться назад. Ему кажется, что ветер стал чуть более свирепым, что теперь он предвещает перемены. Небо покрыто свинцовыми тучами, потому что грядет шторм. Потому что Тодесштурм идет к своей цели. Совсем скоро небеса разверзнуться, а они придут к победе. И Матс вместе с семьей будет в первых рядах свидетелей начала Новой Эры. Она близко, он чувствует, он уверен. Матс практически всегда улыбается, и его нисколько не смущает, что он по локоть в крови. Ведь подле него стоит его Хенрике. Они заливаются смехом, держась за руки. Они впервые встретились очень-очень давно, но вот уже десять лет, как их дороги связаны.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
v. liebe Henrieke
[любимая хенрике]
#np paniс! at the disco – crazy=genius
дурмштранг // сумасшествие на двоих // тодесштурм
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Он совсем не помнит, как она появилась в Дурмштранге, и в его мозгу нет ни капли понимания, почему тогда он предложил ей стать его партнершей на балу. Он даже толком не знал ее имени. Он лишь видел в ее глазах яркие искорки, которые готовились разгореться, чтобы стать самым настоящим пламенем.
Матс не думал, что после возвращения в школу он начнет с ней общаться: это случилось само. Он делился с ней своими соображениями, и она поддерживала его во всем. Хотя нет, скорее, он просто вытаскивал все это из нее наружу, эти идеи сидели и в ней тоже. Если бы Матс был склонен врать, то потом бы он обязательно сказал, что разглядел эти принципы в ней тогда, на Балу. Но он не склонен, поэтому Хенрике никогда не услышит такого. Вместо этого она будет слышать тихий шепот со словами о любви и обожании, прерываемый ее же тихими стонами и его поцелуями. Они никогда не думали, что школьная влюбленность может длиться так долго. Но сейчас им 26 и 24, и они все еще вместе.
Матс смотрит на Хенрике и четко осознает, что хочет от этой девушки детей. Он уже купил кольцо и готов сделать ей предложение. Черт, он совсем скоро сделает его. Но свадьба будет уже после того, как революция свершится. Их ребенок должен родиться в мире, в котором магия будет высшей ценностью. Он знает, что Хенрике его поддержит. Он уверен в этом. Она ведь уже часть его семьи. Хаган и Расмус не раз упоминали, что ждут не дождутся, когда Хенрике станет носить фамилию их семьи. Матс и сам часто в голове отмечает, что Хенрике Швайнштайгер звучит куда лучше, чем Хенрике фон Брандт.
навыки:
i. всесторонне развит в магическом плане. чуть-чуть проседает в зельеварении, хотя при особой необходимости, может создать желаемое.
ii. основная специальность – заклинания. отточенные движения, сотни заклятий в памяти.
iii. темная магия. подростковое увлечение с переходом Министерства под контроль Гриндевальда стало одним из главных оружий.
iv. крайне силен физически: ради интереса поставил удар, хотя и считает это достаточно низким приемом. однако, как известно, на войне все средства хороши.
v. далеко не самый лучший лгун, но обладает сильными лидерскими качествами и неплохо убеждает людей.
ДОПОЛНИТЕЛЬНО
Связь с вами:
личные сообщения; ежедневно проверяю почтовый ящик (то есть куда регулярнее, чем соц сети).
Где носит этого придурка? Три долбанных дня он вводит окружающих в транс. Вокруг меня слишком много дорогих сердцу женщин, и я не хочу, чтобы они волновались. Я не могу этого допустить. На часах за полночь. Я собирался менять свою жизнь, я собирался приходить раньше домой. Я ведь теперь не просто “парень”, не просто “начальник”. Я теперь - муж. Скоро я стану отцом. В моей голове миллион планов, как изменить свой образ жизни таким образом, чтобы никто не пострадал: ни журнал, ни Дахе, ни наша дочка. Я не хочу быть тем отцом, что видит ребенка спящим с утра и с вечера; я буду играть с ней и заниматься, я хочу, чтобы она л ю б и л а меня по-настоящему, а не говорила это для галочки.
Я хочу быть сейчас - дома. Там, где моя ж е н а. Прошел уже месяц, а я все еще не могу привыкнуть к тому, что могу ее так называть. Непроизвольно прокручиваю кольцо на левой руке. Я хочу лежать с ней на кровати, прижимать к себе, как можно сильнее, и говорить, как я ее люблю. Но нет, я сижу на работе и даже не могу заняться делом. Я слишком сильно переживаю.
Где носит этого мудозвона? Разламываю карандаш, что держал в руке. В голову закрадывается страх, а что если? Что если с моим ребенком будет такое же? Ведь я отношусь к Чунхону именно так. Я отношусь к Чунхону, как к своему ребенку. К дивному маленькому ребенку, который, почему-то, не появляется три дня. Я задвигаю мутные мысли подальше и пытаюсь сосредоточиться на работе. Пытаюсь получше придумать, как буду справляться потом. Часть работы надо перенести на дом, часть раскидать на подчиненных. . . Я все еще хочу, чтобы Дахе часто бывала с ребенком на работе. Я хочу видеть их. Обеих. Как можно чаще. Но сейчас в моей голове только один гребаный Чхве Чунхон.
Да где носит этого мудака? Я так за него переживаю, и даже представить не могу, как за него переживает Суа. Он ведь так долго держался. Я ведь видел его совсем недавно. Мне казалось - нам все казалось, что все самое страшное позади. Но его нет уже третий день. Они все надеются, что он просто пропал. Однако. . . Однако я уверен, что все пошло по новой. Я хочу начистить ему лицо, накричать на него, чтобы одумался. Да что там, что хотя бы просто подумал. Подумал, как из того чудесного ребенка, что я знал в школе, он превратился в э т о.
Моя голова работает в одном направлении. Я хочу уже подавать заявку в розыск, но это уже слишком рано, да и. . . Чунхону это не на пользу. Его и так знает чуть ли не каждая собака, которая следит за светской жизнью. А как им всем объяснить, что он изумительный человек, который просто был сломан слишком рано нашедшей его славой? Н и к а к. Нам пора самим начинать его искать, но мы даже не можем придумать с чего начать. Я иду к шкафу, где лежит заначка, о которой Дахе знать категорически нельзя. За документацией, у самой стенки стоит бутылка рома и блок сигарет. Пить я, конечно, бросать не собираюсь, но вот курить. Я ведь сам - С А М - выкинул пачку при ней. Я не хочу, чтобы Дахе знала об этом. Я не хочу этого делать. Но я беру пачку парламента, быстро распаковываю ее и закуриваю. Ловлю себя на мысли, что, вообще-то, делаю то же самое, что делает Чунхон. Я не могу расправиться с привычкой. И если у меня есть хоть какое-то оправдание в виде нагрянувшего стресса, у него же такого нет. Такого не должно быть. Или. . . как многого я не знаю?
Где? Где, блять, тебя носит? Я курю одну за одной. Форточку не открываю. В кабинет надымлено. Ужасно. Все вокруг меня в серой дымке, вдыхаю запах некачественного табака. Такое я смогу теперь позволить только во времена дедлайна, и то придется отмываться перед приходом домой. И можно сегодня. Сегодня точно можно.
Когда в пачке остается сигареты три, понимаю, что пора прекращать. Открываю на распашку окна, растрепываю свои волосы. Может, хоть так смогу очистить голову? Оглядываюсь на часы: уже два ночи; воздух практически чистый. Можно закрывать окно, иначе здесь будет слишком холодно. Поворачиваю оконную ручку, я начинаю прорабатывать стратегии: г д е он может быть.
Резко торможу. Я слышу, как что-то падает на пол. Что-то очень тяжелое и длинное. А еще я знаю, что в офисе, кроме меня, совершенно никого нет. Слышу голос. Е г о голос. Убитый, разбитый, жутко хрипящий и неприятный голос. Но он его. И сейчас это самое лучшее, что у мог услышать.
Эта шпала, когда лежит, занимает практически все свободное пространство кабинета. Он давно уже перерос всех нас. Этот ребенок. . . - Где ж ты, блять, пропадал все эти три дня? , - я говорю это в никуда, ведь я итак знаю ответ. - Лучше не отвечай.
Начинаю судорожно соображать, что делать. В голову даже не приходит вопрос: “а п о ч е м у он пришел ко мне?” Сейчас это самая неважная мысль из всех возможных. Говорю скорее себе, чем ему, потому что не уверен, что он полностью понимает, что я говорю: Вещи я дам, в душ сейчас отнесу, поесть где-то должно быть, попить точно есть. Часа в четыре, когда приведу тебя в человеческий вид, отведу к себе проспаться. Дома кроме спящей Дахе никого сегодня не будет. Это лучший вариант. Пока не приведем тебя в хотя бы слабое подобие нормы, никому лучше не знать о твоем появление. - не хватало еще Суа узнать о твоем срыве. Не говорю этого вслух, потому что не хочу его ранить. Это, возможно, глупо, но я просто не могу. Смотрю на него и сердце сжимается. У этого талантливого ребенка все должно быть хорошо. - Балда.
Хочу его отругать, возможно, что даже избить. Но вместо этого наклоняюсь и легонько треплю по щеке. - Давай, нам надо снова сделать из тебя человека. Душевая всего на два этажа ниже, но. . . до нее тоже нужно дойти. А Чунхона я лишний раз заставлять что-либо делать не хочу. Снимаю пиджак, расстегиваю пару пуговиц рубашки и закатываю рукава. Чунхон, конечно, слишком длинный, но как-нибудь справлюсь. - Сейчас будет маленько неприятно, потерпи чуть-чуть. И да, пришла пора жалеть о росте. - я пытаюсь шутить, хоть не место и не время. Просто знаю, что иначе сольюсь на мат и оскорбления. А это не то, что нужно сейчас.
Кое-как водружаю не особо напоминающую нормального человека тушку себе на спину. Господи, какой же ты длинный Чхве Чунхон. Я не знаю, как мне спустить тебя по лестнице, чтобы не причинять особого дискомфорта. Но выбора у меня нет. Чунхон держится за шею достаточно крепко, ноги я поддерживаю нормально. Добираемся. В душевой помогаю ему справиться со шнурками и пуговицами. В душу закрадывается страх: к а к могут сделать с человеком это несколько доз?
Запихиваю его в кабинку, не могу дать себе оставить его одного. Я сидел с маленькими детьми, даже купал их. Но вот так заботиться о двадцатитрехлетнем ребеночке мне еще не доводилось. Ему так тяжело стоять. . . - Садись на пол, я все сделаю, - мне не кажется, что я делаю что-то из ряда вон выходящее. Я просто забочусь о человеке, который для меня что-то значит.
- Будешь что-то рассказывать, или мы опустим все это?
Отредактировано Mats Schweinsteiger (2016-12-13 13:31:02)
