Поросшая мхом зеленоватая мостовая скользила под ногами каждым отдельным камнем своей бугристой спины. Хищно щерятся тёмные проёмы зданий, слишком узкие и высокие, чтобы быть рассчитанными на людей. Дома. Он никогда не заходил в жилища, не представляет, что находится в них. Неведомая сила гонит скитальца прочь от порогов, отводит его взгляд от смутных отсветов в глубине бесстекольных окон. Дрожь прокатывается по земле; где-то низко, на грани слышимости, воет неведомое гигантское создание. Мужчина закрывает глаза, чтобы проснуться.
И хотелось бы жить без брани, но блять. С такими снами - только пить. Эта истина не подвела его ни разу.
— И тут вылетаем мы! Сами понимаете, в каком виде!..
Из этого бы вышел неплохой эпиграф ко всей его жизни, если так подумать.
Душно и липко пахнет дешёвым пойлом. Столы пестрят узорами, оставленными, возможно, ещё прошлыми поколениями. Тускло мерцают бликовые светлячки на без двух минут матовых от времени стаканах и кружках. Дыма так много, что помещение утрачивает чёткость очертаний и походит на туманный вечер в лесу. Если предположить, что в лесу может собраться такая толчея из рабочих и отбросов каких-то и...
Санни украдкой усмехается в кулак, пряча глаза от публики, чьи мысли в очередной раз заполнили (по слухам более чем пустое) пространство между веснушчатыми висками. Привычка пороть чушь, едва делая перерывы на вдохи, абсолютно не задумываясь, но не путаясь ни в словах, ни в окончаниях, здорово выручала сейчас, когда даже обильного опыта азартных игр не всегда хватало, чтобы удержать лицо. После того, как семьи Бригхэмов не стало, возникшую в жизни пустоту Донелли удавалось забивать разве что вот таким нечаянным общением. Именно поэтому он придерживался этого нового увлечения даже сейчас, когда компания живых и мыслящих доставляла ниллюзорное неудобство.
Самому рыжему казалось, что его истории - тот ещё банальный фарс, однако захмелевшей публике в позабытых всеми мыслимыми богами барах они приходились по нраву.
И Фил продолжал рассказывать. На душе царила какая-то подозрительная благостность, а значит, можно засекать время до перевёрнутых стульев и разбитых костяшек. Будучи дебоширом не менее профессиональным, чем незнакомцем, мужчина прикинул примерный срок в несколько часов - как максимум. Или что-то случится, или что-то из того, что случиться уже успело, пойдёт не так. "Тайна притягивает тайну.", писал Лавкрафт. "Бедствие притягивает бедствие" - в жизни Санни это происходило куда чаще.
Под одобрительные смешки приводя очередную историю к её логичному завершению (и лишь самую малость приукрасив), Донелли обратил внимание, что властитель и распределитель алкоголя по ту сторону стойки отвлёкся и от сгрудившихся перед ним страждущих, и от финала байки, и от протирания стакана (это, вероятно, был некий специальный стакан для протирания, поскольку среди всех единственный блестел достоверно для стекла). Что-то тягуче замешивалось по ту сторону баррикады столов, "какие-то грязные делишки", как сказал бы Философ. Никогда не угадаешь, шанс ли это на интересную заварушку, или же на деле начинающаяся история не стоит свеч! Поэтому Филлип коротко вздохнул и плавно оттолкнулся от края стойки, ныряя в скопление людей.
Хотя бы поглядеть, что ли.

Лукавство. На самом деле в голове Санни практически существовали незримые точнейшие часы, отмеряющие время до следующей истории, в которую он влипнет. Вот только прислушиваться к их тиканью начинал он лишь непосредственно за ничтожные минуты до.
Едва вынырнув из толпы, Донелли буквально принял на руки заваливающегося на него человека. Как будто выполняя элемент танца, танца бессмысленного и беспощадного, как любая барная возня. Рыжий с долей рассеянной бережности отставил пострадавшего, точно подвернувшийся под руку манекен, несколько в стороне от себя. Тот покачивался, ронял крупные кровяные капли крови с разбитого лица, возможно, где-то об пол глухо ударялись зубы - но недостаточно вовлечённый Филлип не особенно за ним следил. Ему было более чем достаточно того, что установленный по левую руку участник мордобоя не пытается накостылять своему спасителю. Чего он не мог наверняка знать про прочих заинтересованных.
— Ты!
Мужчина едва не закатил глаза. Это так классично, что трудно поверить.
— Я. — безнадёжно и устало согласился рыжий, краем глаза отследив, как выбывший из боя обессиленно присаживается на пол.
Ничего хорошего это не значило. Видимо, у этого высокого, не очень трезвого и решительно настроенного барного берсерка действительно тяжёлые кулаки. Тикал и щёлкал шестернями часовой механизм в голове мужчины, отмерялись мгновения до ударной сцены следующей байки, которая будет звучать под кружку дешёвого пойла. Липкие столы. Запах выдохшегося пива.
Вечность теснилась в висках, и, наскоро перебрав бесконечные слайды воспоминаний, Санни смутно припомнил, что где-то на грани прошлой жизни имел удовольствие померяться дурью и силой с звероподобным джентльменом. Отшатнулся от первого удара совершенно машинально, больно встретился правой лопаткой с чьим-то локтём. Но воспринял это глубоко философски - толпа есть толпа, обижаться было бы глупо.
Окружающие зашумели активнее, подбадривая, освистывая, выкрикивая что-то неразборчивое. Из подмигивающих и местами перегоревших ламп на редкость поганые получились бы софиты. Колдомедик немного неловко перехватил летящий в него кулак и переправил в другую сторону - и почти сразу же получил вторым. В воспитательных целях. Чтобы не отвлекался. Резонно, в общем-то.
"И правда. Крепкие кулаки. Не наковальни Малыша Сэда, конечно, но достаточно близко."
На самом деле, просто ничто на свете - даже скрипучая, похожая на хороший стиральный порошок, вежливость Бригхэмов - не могло вытравить эту странную ауру, окружавшую Фила. Он всегда влипал в драки. В глупые, в очевидные, в такие, которых совершенно точно могло бы и не случиться. Но вот мужчина оказывался поблизости, и сразу же что-то щёлкало. Филлип отшатнулся влево, но позорнейшим образом споткнулся об оставленного идиота, который ни сам отползти не догадался, ни жадная толпа в себя не втянула.
Ой, ну серьёзно, это уже просто фарс.