[NIC]eames[/NIC][AVA]https://pp.vk.me/c604822/v604822489/30693/Tlj42jfpRRk.jpg[/AVA][STA]sleepwalking[/STA]

Некоторые думают, что стоит только начать, и вода обнимет тебя, как обнимают влюбленные - томно и осторожно, с дразнящей греховной страстью. И придут слова, голова наполнится мыслями, а тело - знанием, пока земля под подошвой твоих ботинок не обратится в глину, и волнующий запах с болот Миссисипи не позовет разгонять застоявшуюся кровь.
Кем бы ты не был, сними обувь твою, замирая в темноте один на один на кладбище Мелких Богов.

Засыпал в Момбасе, просыпался в Новом Орлеане, стараясь не двигаться лишний раз - опухоль на лодыжке спала за ночь, но онемевшая нога будто усохла до колена и плохо разгибалась. Жарко. Несмотря на льняную ткань брюк, прилипшую к коже, он облизывает сухие губы и в короткие моменты просветления просит на ресепшене воды на ломанном масайском. Втягивает горячий воздух ртом, ноздрями, кожей — с жадностью, радостным узнаванием - сладковато пахнет виски, немытым телом после проведенной бессонной ночи - бремя бедных людей, амбре квартала рабочих - анис и горький перец, миска пряностей, речная тина и крепкий табак, жженный кофе, подогретый полуденной жарой.  С непривычки у туристов кружится голова; в полузадушенной эйфории они двигаются под музыку темнокожих, тех самых, чьи предки умирали здесь - насильственной, плохой смертью. Контрастный город. Проклятый край.
На завтрак заказывает булочки с маслом, местный десерт, потягивает кофе; на другой стороне дороги меняют цепь чернокожие велосипедисты, два старика-мусульманина спорят, едва перебирая ногами, навстречу им  идет женщина с фруктовой корзинкой - не идет, выплывает, узкие ступки в сандалиях так и не проступают из-под тоги.
На ужин Имс вытряхивает на ладонь листья табака, мнет пальцами шишку гашиша, набивает трубочку. Он лежит в шезлонге под тентом, лежит долго, наблюдает, как немцы в панамах торгуются за индийские сладости. Стакан виски на полпальца заставляет электрические лампы в бронзовых светильниках светиться по-особенному томно. Артуру бы здесь понравилось. Мысль крутится невпопад. Цветочный запах становится удушливым, небо приобретает лиловый оттенок.
Возвращается перед рассветом. Сколько не уверяй себя, что это — проекции, эфемерная память чужого пространства, идея о боли, колено чешется, воздух застревает в горле ребром, на розовом мраморе ванны видится кровь - не своя, чужая. Не выручает ни игральная фишка, ни гладкая поверхность ПЭСИВ. От Имса несет свежескошенной травой и неразбавленным сорокаградусным алкоголем, комки затвердевшей красной глины отлипают от подошв. Оборачиваются только приезжие, местные отводят взгляд и украдкой чертят в воздухе пальцем - от дурного глаза. Имс скалится, развязно опирается на барную стойку, тянет первую попавшуюся девчонку танцевать. Прикрывая глаза, вслушивается, как рвутся чертовы бусы, и сны затягивают петлю на его кишках снова и снова.
Он самоуверенный, но не дурак.

Ему давно ничего не снится — ни багажная лента в бесконечно-унылых аэропортах
— приглушенная суета, гул, привкус кофе и пончиков из местного Старбакса,
ни тропы в сафари Кении
— кардамон и мускатный орех, разогретый мед, кофе средней прожарки, потемневшее золото, свободолюбивый оттиск — кровь, соль, пот.
Издержки профессии, признак мастерства.
От неудобной позы колит в боку, Имс перекатывается, свешивая ногу с гамака, трясет в воздухе, вертит в руках телефон. На дисплее в отправленных загорается два слова: «Новый Орлеан». И больше ничего не прибавляет. Артур с его тонкими длинными пальцами, строгими рубашки с перламутровыми пуговицами, высокомерно вздернутой бровью не стал бы менять номер. Не после того, как Имс держал его за коленку в Миланской опере, урвал поцелуй в аэропорту Шарль де Голль, жарко обласкал затылок, линию шеи, облапал бедра, почти присвоил ягодицу, укусил выгнутую лопатку, рассыпался в комплиментах и подарках от Сиенны до Каира, где они сталкивались по работе, по нужде, по прихоти. "Недоразумению, мистер Имс" - поправляет Артур. "Большой любви" - подмигивает Имс.
Но может быть, Артур пошлет его.
Он имеет на это право, на найдя любимую пару запонок, книжку Оруэлла, страницу из своего блокнота, чашку из фарфорового сервиза, карандаш и сотню-другую пропавших мелочей разного калибра - из съемных квартир, безымянных отелей, арендованных офисов, самолетов, машин. Имс почти уверен, что Артур не заметил пропажи магнитной пластинки. Почти. Когда они виделись в последний раз, в Париже шёл дождь, и город напоминал картину импрессионистов, Имс прижал Артура к двери номера, едва она закрылась, и Артур ни жестом не выразил, что поймал Имса на горячем.
Как бы там ни было Имс совершенно точно убежден в одном: Артуру тоже ничего не снится. Уже давно. А значит их уже двое.