summer after summer has ended, balm after violence: it does me no good to be good to me now; violence has changed me [...]
марта знает, в руках у ганса охотничий нож, но им он не потрошит звериные шкуры, а срезает с неба маленьких черных птиц. ганс приходит в час волка, время, когда секунды вскипают кровавой пеной, а солнце соскальзывает в червоточину. марта хочет спросить, хватит ли у него сил вновь засветить следующим утром, или этой ночью оно навсегда спрячется в выжженных глазницах ребенка;

— — — — — — — — — — — — — —
arnheim, hans & kramer, martha
dec. 1943, new york
— — — — — — — — — — — — — —

в час волка поднимаются мертвецы, пробужденные поминальным плачем синего зверя. марта раскачивается на краю собственной немоты, вот-вот и окажется на самом дне своего крика. ганс приходит в час волка, в руках у ганса охотничий нож, а на дне улыбки могильники и вечные льды. никто не спрячется, никто не спасется, мертвецы приходят брать солнце в плен: в час волка начинается время боли и теперь ей не будет конца
[...] once more, the sun rises as it rose in summer; bounty, balm after violence. balm after the leaves have changed, after the fields have been harvested and turned.