Ради общего блага, ради Гриндевальда, ради закона и порядка, ради справедливости и отмщения — мы вступаем в эту войну. Война становится нашим новым миром: заброшенным, разгневанным, тонущим в страхе и крике. Война не закончится, пока мы живы.

DIE BLENDUNG

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » DIE BLENDUNG » потерянная честь катарины блюм » das letzte Streichholz


das letzte Streichholz

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

...ich nehm das letzte Streichholz
        und verbrenne eure schöne heile Welt

http://s020.radikal.ru/i722/1612/dc/433dbd91425a.png

|германия, берлин. ММ и окраины города|

|14 января 1944|

---------------------------------------------------------------------------------
Lukáš Różewicz & Anna Maria Schwarz

+2

2

Переулки старого Берлина, изогнутые и влажные, полны людей. Здесь вместе с сыплющейся с неба изморосью возвращаются домой рабочие. Шуршат, подхлюпывая, ботинки, рассыпаются холодные водяные брызги. Тусклые фонари не могут осветить улицы, и кажется, будто под ними не люди - массы тараканов расползаются в разные стороны, спешат по своим делам. Здесь ли, в равномерно-черном, пустом небе, есть что-то хорошее? Ничего, ни наверху, ни внизу. Все ободрано, объедено, уничтожено и сложено заново, кривым и нелепым.
Аппарация вырывает из мира часть, чтобы вместить на ее место Лукаша. В темном тупичке, полном лишь мусора, ему можно не заботиться о том, что его увидят. Те, кто живет в этих домах, боятся смотреть на улицу, выглядывать в окна. Боятся даже подумать об этом. Сюда и заворачивает почти одновременно с появлением Ружевича неприметный, согбенный мальчишка. Черные его вихры примяты кепариком, миндалевидные глаза с прищуром оглядывают фигуру мужчины. Мальчишке страшно, потому что мужчина этот светловолос и голубоглаз, улыбчив и холоден. Волосы уложены модно и одежда "нездешняя", как только и может выразиться в своих мыслях беспризорник. Но он держит слово, веря сказанному накануне. Под его курточкой (слишком легкая для этого времени, пусть даже и оттепель) руку оттягивает нечто, и приведшее сейчас в подворотню.
Глаза мальчика расширяются боязливостью, когда он бормочет едва различимо
- All Ding währt seine Zeit.*
- И всему своя мера, мальчик, - голос у человека со строгим лицом мягкий, диссонирующий с внешним видом. Но тут же и губы разъезжаются в улыбке, и светлеет немного плохо различимое в полумраке лицо. Лукаш жестом подзывает пацаненка ближе, протягивает руку, уцепляясь ею за костлявое плечо. Мальчишка зябко ежится, инстинктивно дергаясь в сторону, но поздно, вот ладонь уже на его шее, а сверток, который он нес, попал в чужие руки. Но этого мало, Ружевич вытягивает из-под пальто палочку, приставляет к виску курьера.
- Это не больно, - в голосе нет больше эмоций, кроме, разве что, сдержанного любопытства, - В этот раз не больно. Obliviate.
Он не стирает память, а меняет, уродует ее, разбивая на осколки и собирая вновь. На самом деле, это дается Ружевичу тяжело. И долго. Иначе почему бы, закончив, он унимает легкий тремор рук и морщится? Покуда мальчик моргает, глядя на оранжевый свет в плотно занавешенном окне, волшебник проходит мимо него, на ходу уменьшая сверток и пряча его в карман. Маггловские устройства - это интересный способ нанесения ущерба. Магглы отлично умеют выдумывать оружие, мало чем уступающее магическому. А иногда (как сейчас) и превосходящее.

Он работает чисто, не оставляет следов и памяти о себе-настоящем. Он пожимает плечами, читая газету, прославляющую  Гриндевальда. Он курит самокрутки из крепкого табака, втирая окурки в камень мостовой каблуком и петляя вместе с набережными. Единственная ошибка Ружевича в этот вечер состояла в том, что он не убрал палочку подальше, выйдя из переулка и смешиваясь с людьми на набережной. Поэтому, когда в его карман залезла, осторожной змейкой нащупывая бумажник, чужая рука - рука опытного, но глупого воришки - естество мага сработало раньше ощущения опасности подобного рода действия. Ни вспышки, ни искр, впрочем, не было. Маггл сдавленно вскрикнул, когда его рука расцветилась глубокими порезами. Лукаш предусмотрительно отшагнул в сторону, спасая пальто от крови.
- Как неаккуратно, - он качнул головой (одна прядь выбилась, пришлось убрать ее пальцами, жалея об отсутствии шляпы), - Быть может, помочь вам? - поляк потащил карманника в сторону, влегкую ухватив за шиворот. Потащил уверенно и быстро, одним только взглядом останавливая иных прохожих от вмешательства. Хриплый голос надсадно шипел, трещал залитыми водой угольями.
- Ты смотри-ка, о бритву порезался, что ли? И где же ты ее нашел посреди улицы?
Он наконец остановился, завернув за угол и оглядевшись.
- Хороший урок, правда? А теперь отдай это. Тебе оно не нужно.
В ответ на испуганный взгляд Ружевич улыбнулся
- Я могу забрать сам. Но ты этого не хочешь.
Лишь тогда вор дернулся беспомощной бабочкой на булавке, кивнул нервно в сторону набережной
- У-уронил... - и почти шепотом, постоянно понижая голос (от медленно проступающей ясности, невероятной и жуткой) - Кто ты, твою мать, такой?
У Ружевича нет времени на чужое прозрение, его мысли сейчас сосредоточены на другом.
- All Ding währt seine Zeit. - брошенное через плечо, торопливо и скомканно, потому что Лукаш уже по-змеиному быстро ввернулся в толпу, возвращаясь к месту инцидента. Нужно было найти уменьшенную взрывчатку как можно быстрее. Хотя бы пока ее никто не раздавит, наступив на неприметный сверток. Он не думает о последствиях - он думает о цели.

*Всему свое время.

+1

3

Этот день был особенным. Сопротивление было бесполезно, спираль времени каждый год возвращалась к этой дате. Пришлось с этим смириться и покорно ждать судьбы, по воле которой сова каждый раз почему-то прилетала в разное время.
В этот раз пернатое существо, внешне больше похожее на состоящий из грязи, перьев, пары янтарных глаз и клюва комок с крыльями, радостно рухнуло прямо на гору пергамента, некогда аккуратно сложенную женщиной на край стола. Анна отвязала конверт от лапы совы и с брезгливой гримасой усадила пернатую вестницу на деревянный подлокотник кресла, на котором уже насчитывалось немало отметин от птичьих когтей.
Анна Мариа уже не считала, сколько лет она всеми силами старалась держаться как можно дальше от своей семьи, как в прямом, так и в переносном смысле. Но упорная сестра присылала ей приглашение на семейный ужин год за годом. День рождения отца. Кажется, даже после смерти старика эта традиция не будет нарушена - кривые строчки на покрытом пятнами от сальных пальцев пергаменте будут неизменно сопровождать начало каждого года младшей сестры семейства Шварц. Может, стоит явиться, столько лет спустя? Она теперь другая, сильнее, способнее. Стоит на мгновенье прикрыть глаза, и женщина видит, как переступает порог дома. В нём не изменилось ровным счётом ничего: скрипят всё те же половицы; в углах и под кроватями поселилась паутина - Анна даже сможет вспомнить, в каких позах там навечно застыли хрупкие тельца пауков, если постарается. Дом, полный ветхости, гнили и отвратительных призраков прошлого, двое из которых ещё вполне материальны. А призракам нечего делать по эту сторону жизни. Взмахом палочки можно заставить их поблекнуть; разорвать их в клочья ветром; жечь пепел, пока не останется воспоминаний о том, чем он когда-то был. Но - так нельзя. Это неправильно. Я ведь на самом деле этого не хочу, - робкая попытка вернуть мысли в привычные рамки, но письмо уже вспыхнуло и исчезло. На ближайший год.
Теперь в кабинете пахнет не только застарелой бумагой и пылью, но ещё и гарью. Те, что уже довольно давно проработали здесь с фрау Шварц, даже не покосились посмотреть, что произошло. Некоторые старательно скрывают любопытство. Одна девушка глазеет во все глаза, как старшая коллега педантично, стараясь не пропустить ни грамма, избавляется от следов приглашения, даже не удосужившись прочитать текст.
Сова улетает голодная и недовольная.
Ничего не осталось от этого маленького инцидента. Вот и хорошо. Так и должно быть. Всё правильно и в рамках законов. Или не всё?
Ровно по центру столешницы располагаются часы, которые, впрочем, даже не подозревают, что маггловский их аналог должен показывать время. Эти не опустились бы до такой глупой задачи. Их назначение куда интереснее, но тоже весьма тесно связано с течением времени. Детище старого-доброго Хроноса, что принёс в мир самую великую силу.
Стрелки заметались по циферблату, а рука женщины машинально выводила на пергаменте все показания. Дата, время, место, степень нарушения. Успокоившись, стрелка продолжила лениво вращаться, отсчитывая секунды. Предотвращение неправомерного использования магии. Впрочем, именно предотвращать, к великой досаде отдела, удавалось не всегда. Но пытаться снова и снова это никому не мешало.
Именно так Анна Мариа Шварц и оказалась на той улочке Берлина, где и началось главное действо этой истории. Она придерживалась мнения, что только личным присутствием можно добиться максимального успеха. Это личное присутствие и было причиной, по которой она неуютно ёжилась в тонком пальто строгого вида. Набережная была мерзкая - и погодой, и атмосферой. Но это было не важно. Женщина выискивала среди людей волшебника. Не просто какого-нибудь там, а одного определённого. В голове уже гудели и царапали череп изнутри резкие, сухие протокольные фразы, при помощи которых волшебница предпочитала вести любые переговоры. Стандартные фразы, стандартная одежда, стандартные мысли. Правила никогда не подводили, если даже дышать по правилам, то, возможно, удастся не чувствовать вони маггловского района, а если по правилам слышать и смотреть, то мерзкой чавканье грязи под ногами тоже внезапно исчезнет.
Шварц на месте. Её выход на сцену. Гул окружающей толпы теперь нисколько не мешает, она сосредоточено осматривает каждое лицо, а мысли заняты лишь перечнем допустимых фраз и заклятий.
Hier bist du ja.                                  *(А вот и ты.)
Она довольна, пусть ни одна черта её лица этого не выдаёт. Самое сложное, как ей казалось, позади. Тот пробирающийся сквозь поток людей - явно тот, что ей и нужен. Судя по всему, он уже совершил одно небольшое нарушение. Не то, ради которого Мариа покинула кабинет, но вполне достаточное для выговора.
Если это он.
А если нет? О, ошибка недопустима! Только не для неё. Значит, нужно убедиться. Значит, нужно ждать, пока ещё есть возможность.


решила пока не лезть на рожон и начать осторожно со стороны анны. надеюсь, ты не против её спровоцировать на активные действия.

+1

4

В глазах все смешалось - лица, лужи, ботинки. Лукаш двигается быстрыми, зигзагообразными скачками, будто бы акула, рассекающая не воду - толпу. Взметаются чужие руки, злые комментарии, тающие в общем гуле. Он отсчитывает секунды, опасаясь понять, что все более чем плохо. Опасаясь даже подумать, что несколько дней потратил зря (Гриндевальд будет недоволен). Ружевич привык выполнять то, что ему говорят сделать. Чего бы это ни стоило. Каждое новое движение выглядит все более нервозно и резко, каждый новый шаг быстрее предыдущего.
Люди, выбоина в мостовой, старик, затем ребенок, чуть не сбитый с ног, и - наконец-то! - ограждение, за которым тьма. Тьма тихой воды глубоко внизу.
Мужчина вздыхает, дотягиваясь до затылка ладонью и растирая шею, вминая водяную холодную пыль в кожу. Это успокаивает, настраивает на нужный лад.
Лукаш еще не чувствует, что за ним следят, зато вспоминает другую отличную вещь. Он вспоминает наставления и годы обучения. Одними губами повторяя, "Я не такой, как вы", он пытается мыслить, как волшебник - и поэтому может просто приманить вещь, конечно же. Облегчение выступает испариной, из-за которой становится еще холоднее. Поляк прислоняется к камню, осторожно вытягивая палочку из кармана. Отворачивается немного, распахнув пальто и пряча за полой свой главный инструмент и оружие (холод можно потерпеть). Когда Ружевич взмахивает палочкой, шепча заклинание, он уже чувствует себя лучше. Когда в его руку врезается, промелькнув под ногами и между сумками, желанная вещь, он уже совершенно спокоен.
- Вот так-то, - теперь взрывчатка отправляется во внутренний карман, к палочке, со всеми предосторожностями и вздохом успокоения. И тут же, как будто прежних волнений было недостаточно, под локоть толкают, цепляют. Чужой душный шепот влезает в ухо, натужная речь и влажные капли (Слюна? Дождь?). Лукаш морщится и встряхивает головой, пытаясь разобрать в осиплом шепоте слова.
- Кто ты? Кто ты? Кто ты?
Раз - Лукаш непонимающе смотрит вперед, будто не слыша.
Два - Лукаш пытается сдержаться, почему-то это выражается в окаменевшей шее, сжатом кулаке и мягкой улыбке.
Три - Лукаш хватает воришку за воротник, как уже делал несколько минут назад, но ему уже плевать на подворотни и секретность, Ружевич приставляет кончик палочки к чужой шее, к самому кадыку. Шумно втягивает носом воздух и чужое безумие, замешанное на страхе и восторге. Предвкушая боль, готовясь окунуться в нее, закутаться, как в материнские - невообразимые, будто магия для простых людей - объятия.
- Ты...
На миг потеряв расфокусированным взглядом ориентиры, поляк смотрит за несчастного маггла, в толпу.
И только тогда Лукаш замечает Её Лицо.
Это лицо бледно, спокойно, сосредоточенно. Оно выделяется среди других лиц и взглядов.
Лицо человека, который ждет (свою жертву). Может быть, даже не желая дождаться - нет даже охотничьего азарта, не то что радости. Непривычная картина смешивает все чувства с горькой слюной в готовом пеной изойти мягкогубом рту.
Jej nazwa - zmęczenie.*
Ружевич на мгновение сощуривается, но лицо непроницаемо бесстрастно - не провоцирует, не подталкивает, не пугает. Это сбивает с толку, и именно поэтому Лукаш качает вдруг отяжелевшей головой и не переходит черту. Он догадывается, чего хочет женщина с лицом усталости.
- Ты все забудешь, - с сожалением, с протяжными гласными сообщает он магглу. Но тут лицо его освещает новая, радостная и довольная уже улыбка, - Или нет. Помни.
Ружевич тянет парня на себя, делая шаг назад, отступая к черноте раскинувшейся водной глади, и со всей силой перекидывает того прочь, к воде - взмах палочки придает должное ускорение. С глаз долой - из сердца вон. Плеск и крик раздались одновременно, всего через пару секунд. И, разумеется, привлекли всеобщее внимание.
Под возгласы и шум он отходит в сторону, не скрываясь и улыбаясь победно. Движется в толпе, петляя и лавируя. Ружевичу смешно видеть чужое разочарование, заменяющее теперь не выпущенную чужую боль. Он подходит сам; Она более не таится.
- Кто вы? - в лоб, без приветствий, юления и намеков. Без вины абсолютно. Кажется, он просто развлекается, безумец. Так и есть, ведь дело уже сделано.

*Имя ей - усталость.

Отредактировано Lukáš Różewicz (2017-01-08 03:53:18)

0


Вы здесь » DIE BLENDUNG » потерянная честь катарины блюм » das letzte Streichholz


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно