"Дорогая, все очень огорчились, когда узнали, что ты не приедешь домой. Мы с твоими братьями и отцом скучаем по тебе..."
Ложь. Еще один короткий взгляд на французский, украсивший идеальными завитушками лист пергамента, и письмо от матери, так привычно пахнущее пионами и миндалем, вспыхивает в огне камина. Она всегда так делала, хотя знала, что ее родной язык не был мне симпатичен. Мне нравился финский. Язык, на котором говорили у меня дома. Язык моего отца. Теперь все это казалось глупым, ведь Финляндия осталась где-то за толстыми каменными стенами, как и весь остальной мир. До летних каникул, конечно же. Там уже не удастся остаться в Дурмштианге, как бы мне того ни хотелось. Снова дом и долгие недели рядом с Ирен. С каждым годом желание вернуться к семье становится все меньше. Оно напоминает тихое эхо, затерявшееся в темной пещере. Это уже не желание. Это память о нем.
- Stupefy.
Еще одна неудачная попытка. Кончик волшебной палочки на несколько секунд окутывается белым свечением, но мышонок в клетке остается нетронутым. Его зовут Гэрри и он принадлежит моей соседке. У Морганы круглое лицо с вечным румянцем на щеках и большие влажные карие глаза, отчего весь ее вид напоминает мне толстого лабрадора, живущего у моего брата Петри. Моргане совершенно не подходит ее имя. Она никогда не станет сильной волшебницей и единственный ее сомнительный талант это целительная магия, на которую у меня никогда не хватало времени. Соседка сейчас, должно быть, уже легла в кровать, чтобы завтра встать пораньше и пойти по магазинам с матерью. Она постоянно об этом твердила перед отъездом, мешая мне заниматься, заставляя пожалеть, что я могла превратить ее в такого же мышонка. Тогда заклинание точно удалось бы мне с первого раза. Эта же зверушка ничего мне не сделала и симпатии к ней я испытывала больше, чем к ее хозяйке.
Шаги отвлекают меня от тренировок, возвращая к учебнику по трансфигурации, раскрытый на уже давно пройденной теме. Я поступила глупо. Неосторожно. Но Лукаш Ружевич не представлял для меня такой опасности, с какой я могла бы столкнуться, застукай меня один из преподавателей. Да и этот поляк вряд ли успел понять, чем именно я занимаюсь. Он одиночка. Почти такой же, как и я. Не из тех, кого волнуют чужие дела. Только сейчас, вопреки этой простой истине, он идет прямо ко мне, с неуместной улыбкой , не вызывающей никакого желания улыбнуться в ответ. Выпрямив спину и оторвавшись от учебника, который все равно на самом деле не читала, я посмотрела на упавший на пол свиток и молча кивнула Ружевичу на его приветствие, ожидая, что это был всего лишь порыв элементарной вежливости и студент пойдет дальше, куда бы он там ни шел. Но чужой голос вновь нарушает тишину, сливаясь с треском огня в камине. Короткий взгляд на мышонка, бегающего туда-сюда по клетке и снова на Лукаша. Мне хочется сказать, что я никого не мучаю, но я все еще рассчитываю на быстрое окончание беседы, так что продолжаю хранить напряженное молчание, смотря исподлобья на однокурсника. Не помню, чтобы мы когда-то общались больше, чем было необходимо. Не уверена, что хочу начинать сейчас, когда меня так глупо застали врасплох.
- Я похожа на того, кому нужна помощь?
Холодный комментарий и неумолимое желание отойти подальше. Он вторгся в мое личное пространство и мне это не нравится. Наступает с этой своей жутковатой улыбкой, которую я не могу понять. О чем она? Для чего она? Кому она?
- Я прекрасно справляюсь с трансфигурацией. Спасибо, Лукаш. 
Его имя для меня трудно в произношении. В финском нет шипящих звуков и в моем исполнении "ш" превращается в подобие "с". Это заставляет недовольно дернуть плечом и чуть нахмурить брови. Не люблю, когда мне что-то плохо дается.
- Что там у тебя?
Кончик палочки указывает на свиток, но я иду дальше. Лишь бы отвлечь Ружевича от своих дел, захватить власть над ситуацией, увести разговор в то русло, которое интересно мне. Короткое заклинание, и свиток плавно поднимается в воздух, чтобы через секунду мягко опуститься прямо поверх моего учебника. Сколько грязи. Записи выглядят так, будто были оставлены во время ужасного припадка.
- Кажется, помощь тут нужна не мне. Тебе не сдать экзамен, если ты продолжишь в том же духе, Ружевич.
Больше никаких имен.

Отредактировано Lyric Ekman (2016-12-28 14:28:50)

Мое маленькое злорадство неуместно, если вспомнить свою собственную недавнюю неудачу, которой Лукаш был свидетелем. Не смотря на мои надежды на обратное, слишком много указывает на это. То, когда он зашел. Причина, по которой подошел ближе. Этот огонек в его светлых глазах, полный нездорового интереса. Ему бы не помешало подстричь челку, подумала я, в ту же секунду убрав с глаз свою. Ее тоже стоило бы укоротить. Или отрастить. Вечная дилемма. Выбор между неудобством с ожиданием и неудобством с необходимостью постоянно вмешиваться. Внутренний спор, что никак не закончится в моей голове. Такой неважный, но имеющий место быть, как любое другое решение, принятое за день. Что съесть на завтрак, какой из однотонных темных и серых свитеров надеть, какие заклинания лишний раз попрактиковать. Решения, не имея глобального значения, но тщательно продуманные заранее. Потому что контроль над ситуацией - как кусочек молочного шоколада, тающего на кончике языка. Сладкий и всегда желанный, доводящий до одержимости. Его потеря смерти подобна. Там, в остальном мире, контроля совершенно нет. Он был утерян глупыми работниками министерств и всеми теми, кто построил шаткую систему, которая не работает. Каждый, у кого есть здравый рассудок, это понимает. Кто-то должен изменить положение вещей, взять контроль над ситуацией и наказать тех, кто был ответственен за падение. Кто-то достаточно сильный. Я знаю тех, кто мог бы быть в числе революционеров. Они ходят по Дурмштрангу. Рождаются в студентах, обещая принести перемены, как только закончат обучения. И я хочу быть среди них, поэтому меня так огорчает малейшая неудача. Но хуже самой неудачи может быть лишь наличия нежеланного свидетеля.
- Это несложно. Нужно просто приложить усилия. Ты не стараешься.
Каждое слово - холодная пощечина, инстинктивная попытка отгородиться от редкого собеседника. Совершенно несправедливые замечания, ведь все те часы, что можно сложить в месяцы, проведенные за учебником, вместо сна, еды или отдыха, не назовешь "просто" усилиями. Но все это в прошлом. Со временем пришло умение не изматывать себя до бессонницы и пропажи аппетита. Нельзя возвращаться к этому состоянию. Тот, ради кого все это было, не стоит того. Лукаш не мой враг.
Но он и не мой друг.
Он приближается к клетке, теперь он уже совсем близко к ней. Кажется, любимец Морганы интересует его куда больше зельеварения или разговора со мной. Он странный. Этот Ружевич. И с моей стороны в этом определении нет ни капли осуждения. Странный в моем понимании никогда не считалось оскорблением. Скорее, комплиментом, который многие сочли бы сомнительным. Оторвавшись от попыток прочесть катастрофу (иначе я назвать содержимое свитка просто не могла), я все же сосредоточила внимание на поляке. Ему удалось привлечь мое внимание. Хотя бы тем, что стало понятно - он не уйдет. По крайней мере, не сразу. Можно было бы уйти самой, но смысла для лишних движений я не видела. К тому же, они бы показали явное неуважение к однокурснику, а такой цели я тоже не преследовала. Из тех, с кем я ходила на одни занятия, тихий и странный Ружевич был одним из немногих, кто мне не так уж сильно не нравился. Этакая субстанция, так или иначе присутствующая поблизости, но не требующая особого внимания.
- Ты хочешь предложить мне сделку?
Легкое неприкрытое удивление в голосе и я чуть наклоняю голову, наблюдая как мой сокурсник увлечен изучением мышонка. Видно, Лукаш совсем заскучал, раз спустя пять лет совместной учебы вдруг решил со мной пообщаться. Или его действительно настолько расстраивают неудачи в зельеварении? Вряд ли. Кажется, это последнее, что его сейчас волнует.
- Не знаю, чем ты можешь быть мне полезен.
Я обхожу Лукаша, беру в руки клетку и ставлю ее подальше. В конце концов, я предпочитаю, чтобы мне смотрели в глаза, когда со мной разговаривают. Зрительный контакт важен. Глаза не врут. Вот только мне понадобится еще немало времени, чтобы научиться понимать по ним чужие намерения. Слишком мало практики, слишком мало живого общения. Но мне оно не нужно. В глазах Ружевича сейчас отражались языки пламени, но узнать, что является тому причиной, было сложно. Огонь в камине или мысль, зародившаяся в голове? Этот завораживающий блеск вдохновил кое-что и меня. Кое-что неправильное, почти жестокое, но стоило мысли начаться, она расцвела кровавым цветком где-то в висках. В груди появилось приятное жжение. Что это? Азарт? Или попытка отвадить сокурсника?
- Ты ведь видел, что я делала на самом деле, когда зашел сюда? Если позволишь использовать это заклинание на себе, я помогу тебе с зельеварением. Как тебе такая сделка?
Сложив руки на груди и вскинув бровь, я даже почти позволила себе улыбку, но губы едва ли приподнялись больше чем на пару миллиметров их привычного состояния.

Сидящий на полу Лукаш сейчас казался мне каким-то диковинным животным, чьи намерения предугадать было для меня также сложно, как прочитать будущее по линиям на ладони. Прорицание никогда мне не давалось. Вся эта картина выглядела как-то неправильно и нелепо. Хотелось строго сказать Ружевичу "поднимись, ты выглядишь глупо", но мысли обвились вокруг заданного им вопроса. Только это. В моих ушах он прозвучал как предложение. Я - та, кто диктует условия. Я могу потребовать большего.
Нет. Он просто играет с тобой.
Здесь должен быть какой-то подвох. Я была почти уверенна, что он откажется, но это "почти" опять все испортило. Прямо как "но", коварно оставленное для конца хорошей части фразы и выплюнутое тебе в лицо. Даже когда ты знаешь, что так и будет, эффект лучше не становится. Кто в здравом рассудке позволит отшвырнуть себя в сторону с подачи легкого взмаха волшебной палочки? Это элементарно оскорбительно. Мое предложение было, скорее, попыткой унизить. Предложить условия, на которые Лукаш точно не согласится. Оно слетело с губ не намеренно, и это было совсем не в моем духе, но представить поверженного моим заклинанием однокурсника, признаюсь, было приятно. Я нечасто побеждаю в дуэлях. Для начала, я их в принципе не особо люблю, как и любой спорт (а я воспринимаю дуэли именно так). Спорт это просто хобби, а хобби могут позволить себе лишь те, кому нечем заняться. Еще более жалко, когда те, у кого хорошо получается заниматься совершенно бесполезным для общества делом, решают приравнять его к профессии. Но все же проведение дуэлей в стенах Дурмштранга я нехотя признаю, ведь это как имитация настоящего сражения (хоть, уверена, в жизни подобных условий ты не дождешься). И вот, когда доходит до дела, появляется моя настоящая проблема. Я слишком много думаю. Отработанную на неживых объектах реакцию каждый раз тормозят ненужные размышления. Например, предугадать, что предпримет соперник. Быстро осмотреть "поле боя" и прикинуть, что можно использовать для себя, а что может использовать мой названный враг. Это все хорошо в настоящей битве, но в дуэли один на один, когда чужая палочка уже направлена на тебя, а ты поднял свою в направлении противника, и воздух становится опьяняюще вязким и наэлектризованным, когда все звуки вокруг затихают, и время забывает свой привычный темп, в этот момент единственное, что действительно действительно важно - мгновенная реакция.
Она меня опять подвела. Это особая загадка вселенной. Чем внимательнее смотришь - тем больший шанс что-то упустить. А я смотрела очень внимательно за каждым действием Лукаша. За плавно взмахнувшей вверх кистью руки, за изменениями на бледном лице и шуршащей речи. Дело не в том, что я не ожидала какого-то подвоха. Наоборот. Я слишком сильно зациклилась на его ожидании и мысли ушли не в том направлении. Все было настолько очевидно и предсказуемо, но он все равно меня одурил, и злилась на это я только на себя. Поджав губы и проследив взглядом от мучителя к жертве, впустила в себя царапающий внутренности звук ничем не прикрытой боли.
Ему нельзя его использовать. Это против правил.
Визг мышонка залился в уши, вызвал тошноту и зародил чувство легкой паники. Я стояла, не двигаясь, смотря не на Гэрри, на Лукаша. Его тронутое удовольствием лицо, все тот же огонь в глазах. Но теперь я точно знала, что это не отражения пламени в камине. Это пламя - отражение той боли, коей он сейчас наслаждался. Чужой боли.
Это неправильно.
Поляк делает небольшое движение и оно мерещится мне очередной угрозой.
- Stupefy! - плотно сжатые губы и глубокий вдох через раздувшиеся от усердия ноздри. Сердцебиение резко замедляется, как хищник перед нападением. Все это произошло за долю секунды до того, как моя палочка скользнула по воздуху снизу вверх, выпуская белую вспышку, летящую ударной волной в Лукаша. Без ошибок и сомнений.
- Ты был прав. Все дело было в том, что мышь безобидна. А ты нет.
Это приятнее, чем должно быть, и именно это на самом деле пугает. Не то, что ты сделал больно, а то, что тебе это понравилось и не стоило почти никаких усилий. Я замерла, безжизненной статуей, каждая мышца расслабилась и застыла, позволяя не отвлекаться от новых ощущений, не знакомых ранее. Это лучше, чем дуэль. У моих действий были причины и единственное, что сейчас меня беспокоит - возможность случайных свидетелей, но я не оглядываюсь по сторонам, продолжая смотреть на Лукаша, высоко вскинув подбородок, не опуская палочки. Я готова к ответному удару и на этот раз реакция меня не подведет.
- Этого было достаточно.
Я не стала спрашивать, в порядке ли он. В ушах снова зазвучал писк. Он не замолкал все это время? В последний раз взглянув на Ружевича, я резко развернулась на пятках, открыв спину противнику. Но этот странный неправильный поединок нужно закончить. Подойдя к клетке, я укрыла ее своим теплым платком, висевшим на соседнем стуле, но на самого мышонка предпочла не смотреть. Надеялась, что с ним будет все в порядке. Ему и так не повезло с хозяйкой. Черт, я ведь дала слово присмотреть за Гэрри, пока Моргана не здесь.
- Круцио работает только когда исполнитель получает удовольствие. Я могу понять, когда подобное испытываешь, причиняя боль врагу, но простой грызун? Это уже слепая жестокость. На твоем месте, я бы не показывала такое каждому встречному. Исключение - меньшее, чего ты можешь этим добиться. У тебя могут быть большие проблемы. Глупо.
Перепачканный свиток Ружевича полетел прямиком в камин. От него уже не было никакого толка, а мне хотелось поскорее с этим покончить.
- Напиток живой смерти, если я не ошибаюсь? В твоих каракулях трудно было что-то разобрать. 

Отредактировано Lyric Ekman (2016-12-29 20:36:23)

Жестокость – это выбор. Сознательный выбор, последующий за решением. Вот только Гэрри не был обязательным условием случайной сделки. Лукашу, кажется, не составило ни капли труда принять такое решение. Быть жестоким к тому, кто ответить тебе ничем не сможет. Все это вообще выглядело так, будто сокурсник изначально преследовал эту цель, когда подошел ближе, а проблемы с предстоящими экзаменами послужили лишь удачным отвлекающим маневром. Но все это пустое. Обычная паранойя. Мысли снова возвращаются к запретному заклинанию и тому, с каким успехом оно было выполнено. Мне хотелось найти этому оправдание, но я уже произнесла вслух ответ на вопросы, крутящиеся в голове, что абсолютно лишало какого-либо смысла любые размышления на эту тему. Причин нет,  это просто слепая жестокость. Абсолютно безразличная к тому, как выглядит будущая жертва: к ее размеру, возрасту, полу, болевому порогу и способности отразить атаку. Поляк сказал, что помог мне, но я не видела в его поступке какой-то помощи и то, что под моим пером начали аккуратно выводиться слова, никак не связано с благодарностью. Если спросить меня, то я вообще не считаю, что должна это делать. Лукаш должен был просто стоять на месте, а не атаковать Гэрри, не говоря уже о том, что он и соглашаться-то на это все не должен был. У него точно какие-то проблемы с головой. Должно быть, слишком часто ею ударялся, когда участвовал в дуэлях.
- Нет.
Резкий ответ, не терпящий никаких возражений. Хватит с тебя, уже насмотрелся. Я даже головы поднимать не стала, предпочтя полностью сосредоточиться на задании. Нужно просто быстренько все сделать. Это не займет больше пятнадцати минут, ведь подобную работу мне уже приходилось сдавать около месяца назад. Все было бы куда проще, не стой над душой Ружевич с этим своим нездоровым интересом к..
- Гэрри. Его зовут Гэрри, и он моей соседки. Она учится с нами. Моргана Гринфиш. Она еще постоянно путает заклинания и как-то раз подожгла учебник на занятии по зельеварению.
Перо останавливается, замерев меж пальцев, готовое в любой момент снова оказаться в чернильнице. Я устало вздыхаю и поднимаю взгляд на Лукаша. Меня одновременно раздражает и забавляет вся эта ситуация. Его присутствие невозможно игнорировать, как резкий посторонний запах, опасность или соблазн. Отодвинув подальше свои книги, я сдержанным жестом руки предложила моему вынужденному собеседнику сесть рядом.
- Вижу, Гэрри тебя интересует куда больше, чем твоя работа. Откуда такая увлеченность?
Тот же вопрос можно было задать и самой себе. Откуда такой интерес с персоне, с недавнего времени совсем переставшей вызывать какую-либо симпатию? Или все же нет? То, с какой легкостью он заставил мышонка корчиться и пищать от боли, вызывало не только негодование, но и какое-то очень неправильное тихое восхищение. Просто потому, что я точно знала - я бы так не смогла. Да и вряд ли смогу. Мне всегда нужны были причины и я мастерски умела себе их находить. Ставить цели и идти к ним, ломая преграды и не слыша чужих голосов. Но какая причина может быть здесь? Пожевав нижнюю губу, я скинула с клетки платок и поставила ее на стол, внимательно всматриваясь в Гэрри, будто хотела понять, что Ружевич видел в нем такого, чего не видела я. В очередной раз порывшись в отделе собственной памяти с табличкой "неважная информация", я достаю оттуда еще пару фактов о сокурснике. Поправка, не фактов. Слухов, достаточно распространенных, чтобы их можно было принять за истину, но никогда не проверяемых мной. В этом просто не было смысла. Статус крови меня никогда особо не интересовал, ведь только дуракам не было очевидно, что волшебник может добиться всего и ничего независимо от того, кем были его родители. На это указывали учебники истории и успехи учащихся. Статус крови не больше, чем красивая упаковка, но жизнь среди маглов - это уже другой разговор.
- Как-то раз наш домашний эльф принес в клетке похожего мышонка. Мать сказала, чтобы его выпустили, а потом рассказала, что маглы ловят грызунов в специальные ловушки. Оставляют в них еду, а когда мышь подходит, ловушка захлопывается на ней. Насмерть. Думаю, что отсутствие магии сделало маглов жестокими. Они не могут того, что можем мы и им приходиться такими быть.
Ты поэтому такой, Лукаш?

Ружевич рассказывал об изобретении маглов с таким жутким восторгом, что было очень сложно сосредоточится на самом описании, а не той буре незнакомых мне эмоций, которую представлял из себя поляк. Я легко могла бы представить, как Лукаш захлебывается своим восторгом, как если бы восторг имел материю, сладкую и вязкую. Чуть сдвинув брови к переносице, сосредоточенно кивая и вся подавшись вперед, я старалась не моргать, не желая упустить ни секунды этого представления. Ружевич будто сам изобрел это приспособление и, как любой изобретатель, был влюблен в свое творение всем сердцем, готовый поделиться этой любовью со всем миром, чтобы мир ее разделил, тем самым лишь приумножив. Или хотя бы поделиться ею со мной, но едва ли я могла настолько же влюбиться в хитроумную ловушку.
- Но ведь крысы умеют плавать, - единственный короткий комментарий, словно я сама собиралась испробовать сие приспособления и уточняла очень важные детали, закончился собственным молчанием. Вопрос был необдуманным. Крысы умеют плавать и, наверняка, барахтаются в масле до полной потери сил. Воображение заботливо нарисовала картинку, не скупясь на подробности и звуковое сопровождение. Недавний визг Гэрри этому только поспособствовал. Нос чуть съежился, покрывшись морщинками отвращения. Как изобретательны могут быть маглы в попытках уничтожить обидчика. Это не просто избавление от вредителя, но и орудие пыток в одном лице.
А ведь он сам немного напоминал того же мышонка в клетке, когда скрючивался на полу и на скамье и будто бы пробовал воздух на вкус, принюхивался. Ему почти удалось меня смутить своим вопросом. Мысли совсем ушли от текста на пергаменте и теперь полностью переключились на Лукаша. Не пытайся меня подловить.
- Я не говорила, что жестокость определяет отсутствие магии. Я .. я имела ввиду.. - облизав губы и коротко кивнув, я сделала глубокий вдох, даря себе секунды на подбор правильных слов, чтобы собеседник больше не смог направить мои высказывания против меня или поставить под вопрос верность моих суждений. Подобное подрывание моих взглядов оскорбляло и я даже не пыталась скрыть легкое негодование. Что-то в глазах Лукаша заставляет быть настороже. Кажется, что он пытается загнать тебя в ловушку каждым своим словом и движением, пока твое тело не потонет в вонючем масле.
- Я имела ввиду, что она лишает необходимости применять эту излишнюю изобретательность в делах, связанных с причинением вреда. Волшебник просто наложил бы защитное заклинание. Маглы же, лишенные такой возможности, начинают придумывать другие пути и увлекаются.
Было странно осознавать, что моя обычно сдержанная речь так быстро заиграла красками эмоций и вовлеченности. Внутренняя борьба между жгучим желанием продолжить разговор и не менее сильной потребностью отстраниться назад, снова закрывшись невидимыми преградами, закончилась справедливым умозаключением, что встать и уйти я смогу в любой момент.
- И вот во время этой увлеченности и проявляется склонность к жестокости. У всех по-разному. Поэтому, некоторые делают ловушки безобидными, а некоторые.. как у тебя дома, - на этом моменте я немного сбавила темп речи, но почему-то желание ткнуть Лукаша лицом в очевидный и, возможно, нелестный факт, показалось мне крайне необходимой, - осознанно обрекают жертву на долгие муки. Понимаешь, к чему я веду? А что касается темных искусств, - на этом моменте разговор стал казаться наименее интересным, ведь вопрос изначально не требовал ответа как такового, - темные искусства были кем-то изобретены. Очевидно, что среди волшебников были те, кому причинение боли доставляло удовольствие. Прямо как тебе. Но запрещенные заклинания можно использовать также во благо. Или для наказания.
Теперь уже я хотела подловить Ружевича. Позволить себе капнуть глубже, забраться под чужую кожу, добраться до сути. Это было желанием абсолютно мне несвойственным, но начав оказалось сложно остановиться. Да и нужно ли? Самодовольно улыбнувшись и чуть склонив голову, я откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди, покачивая в пальцах волшебной палочкой. Мой голос впервые окрасился в почти нежные тона.
- А ты смог бы использовать то заклинание на ком угодно другом? На родителях, случайных прохожих, друзьях, на мне. Ты думаешь о ком-то одном, кого ненавидишь, и представляешь его на месте своей жертвы? Как это работает в твоем случае? Ты либо садист по своей природе, либо кто-то тебя сильно обидел, - я пожала плечами, - или что-то. Жизнь, например.